Университет XXI века: научное измерение

Актуальные проблемы отечественного литературоведения и лингвистики 215 Это случай из ранней юности героя, когда летом, в июле, в пруду утонул «про- хожий»[1, с. 25] мужик. Рассказчик вспоминает свой первый порыв спасти не- счастного – впрочем, порыв так и не реализованный: герой оправдывает себя тем, что плохо плавает. Зато повар Федор Филиппыч, не растерявшись, броса- ется в воду, помогает поднять тело погибшего из пруда. Сон героя прерывается ощущением сильного холода: «Неужели это я уже замерзаю… замерзание всегда начинается сном, говорят. Уж лучше утонуть, чем замерзнуть, пускай меня вытащат в неводе; а впрочем, все равно – утонуть ли, замерзнуть, только бы под спину не толкала эта палка какая-то и забыться бы»[1, с. 39]. Но забывается герой лишь «на секунду» [1, с. 39], поскольку вол- нуем вопросом: «Чем же, однако, все это кончится?» [1, с. 39]. И вот рассказчик представляет себе, как их, «полузамерзлых» [1, с. 39], а «некоторые даже за- мерзли совершенно» [1, с. 39], лошади сами привозят «в какую-нибудь дале- кую, неизвестную деревню» [1, с. 39]. Почему два разных события – то, что случилось когда-то летом и нынеш- нее плутание в метель – вдруг слились в одно, тревожно-жуткое состояние ге- роя? Не потому ли, что память о том летнем происшествии все время жила в душе рассказчика затаенным укором самому себе? И две смерти – одна реаль- ная (утонувший человек), другая возможная (героя в степи) – сливаются в одно ощущение как будто неотвратимого конца. Смерть для героя оказывается даже предпочтительным исходом не только этого мучительного пути – всей его «не- складной» жизни: «Признаюсь, хотя я и боялся немного, желание, чтобы с нами случилось что-нибудь…трагическое, было во мне сильней боязни» [1, с. 39], это даже, по мысли рассказчика, «было бы недурно» [1, с. 39]. И словно в созвучии с этой мыслью – сон, точнее, его продолжение, только еще более страшное: во сне рассказчику видится разгневанный Федор Филип- пыч, который требует от героя отдать какие-то деньги, потому что «все одно умирать» [1, с. 40], Федор Филиппыч «приближается» [1, с. 41], «грозит» [1, с. 41]. «Я бегу в свою комнату; но это не комната, а длинный белый коридор, и кто-то держит меня за ноги. Я вырываюсь. В руках того, кто меня держит, остаются моя одежда и часть кожи…» [1, с. 41]. И здесь же рассказчик видит свою те- тушку, у которой гостил тогда летом, идущей «под руку с утопленником…мне навстречу» [1, с. 41]. Герой пытается убежать, но гонящийся за ним «старичок» [1, с. 41] настигает его и животом падает на его лицо. Усилием воли рассказчик заставляет себя проснуться: «Это уж слишком страшно. Нет! проснусь луч- ше…» [1, с. 41]. Психологи, как известно, относят сновидения к неосознаваемым психиче- ским процессам, при этом ссылаясь на толкование содержания сновидений З. Фрейдом: выдающийся австрийский психолог считал, что сновидение свя- зано «с бессознательными желаниями, чувствами, намерениями человека, его неудовлетворенными или не вполне удовлетворенными важными жиз- ненными потребностями» [3, с. 140]. Иными словами, сновидения – это «не- осознаваемые побудители сознательных действий» [4, с. 150]. Если следовать этому определению, то получается, что навязчивый сон героя – это укор со- вести за тот давний малодушный поступок, когда рассказчик не взялся не то