Университет XXI века: научное измерение

«Университет XXI века: научное измерение» – 2019 10 к ним или удаленности от них. Для каждого из нас существует множество кругов «своих и близких» людей, в которые входят родные, друзья, возлюбленные, со- граждане, носители нашего языка и нашей культуры. Мы систематически оказы- ваем им предпочтение перед теми, кто не являются ни своими, ни близкими. И даже более того, мы признаем такое отношение к ним своим долгом. Так если мы не оказываем предпочтение другу, то он вправе сказать, что мы пренебрегаем дружбой, ведем себя неправильно, нарушаем святую обязанность. Это положение дел содержит глубокое противоречие. Всех нас учили в детстве и уважению к достоинству каждого человека, и способности быть верным «своим и близким» людям (часто в форме довольно сомнительного па- тетическогодевиза «своих не сдаем»). Конечно, параллельно нам предъявили приблизительные правила, с помощью которых можно практически развести между собой две эти вещи. И создали тем самым возможность для более или менее комфортного существования. То есть замаскировали противоречие. Од- нако дело в том, что противоречия продолжают «дышать», даже если они за- маскированы. И именно философы (или просто философски мыслящие индиви- ды) постоянно напоминают о его существовании. Если взять светскую этическую традицию эпохи Нового времени, то мыс- лителем демаскировавшим парадокс универсальной морали оказался англий- ский утилитарист и анархист Уильям Годвин. В своем «Исследовании о поли- тической справедливости» (1793) он обсуждает ситуацию, в которой у человека есть выбор между спасением из горящего дворца писателя-моралиста, Франсуа Фенелона, в голове которого в тот момент зарождается план бессмертной поэ- мы о Телемахе, и спасением простой служанки, которая является женой или матерью этого человека. Спасти одновременно Фенелона и свою мать или жену невозможно. Выбор Годвина склоняется в пользу спасения Фенелона, посколь- ку каждый должен, прежде всего, содействовать выгоде тех тысяч незнакомых людей, которых прочтение поэмы убережет от ошибок, пороков и следующего за ними несчастья. «Какая магия, – спрашивал риторически Годвин, – содер- жится в местоимении “мой”, чтобы отменять решения вечной истины? Моя же- на или моя мать могут оказаться дурами, проститутками, злоумышленницами, лгуньями или бесчестными людьми. И если они таковы, какие последствия должно иметь то обстоятельство, что они мои?»[2, p. 83]. Вопрос Годвина шо- кирует, но оттого не перестает быть вопросом, на который требуется прозрач- ный и аргументированный ответ. Во второй половине XX в. годвиновская «магия местоимения мой» стала предметом тщательной философской рефлексии, а само словосочетание пре- вратилось в технический термин этической теории. И если радикализм Годвина в отношении семейных предпочтений не получил существенной поддержки, то в отношении кругов близости, связанных с общей культурой или общим граж- данством, разоблачение «магии местоимения мой» является постоянной темой философских рассуждений. Классический пример – современный австралий- ско-американский философ Питер Сингер (постоянно присутствующий в топ 100 публичных интеллектуалов по версии ForeignPolicy). Он предложил срав- нить разницу эмоциональной реакции на поступок человека, который не хочет