Тульская историческая весна - 2020

Кризисы в истории обществ: разрушительное и созидательное 223 ния. Более того, в отличии от истории, коллективная память о прошлом «раз- борчива и избирательна» [5, с. 11]. Зачастую она связана с проблемой идентич- ности, то есть с тем, каким общество хочет видеть своё место в истории. В свя- зи с этим у любого государства появляется своя модель репрезентации прошло- го, которая, однако, не всегда соответствует идентичностному императиву, ис- ходящему от общества [1, с. 366]. Настоящее исследование посвящено тому, как исторические события, свя- занные с деятельностью русского генерала, а впоследствии финского маршала Карла Густава Маннергейма, становились событиями дискурсивными, и за- креплялись в нарративах и коллективной памяти советского общества. По большому счету, применительно к данной теме вопрос о коллективной памяти неразрывно связан с другими: во-первых, какой была модель репрезентации прошлого в Советском Союзе и в чем причина появления в ней конкретных об- разов Маннергейма, и во-вторых, упрощая – о влиянии политического дискурса на восприятие и преодоление травматического прошлого. В работе мы используем несколько ключевых теоретических концептов, значение которых необходимо прояснить. Главным из них является концепт «историографического канона». Рассматривая сочинения историков, мемуари- стику и другие тексты советского периода, можно увидеть, что значительная часть авторов думала и писала о Маннергейме в одних и тех же категориях. Нам представляется, что видеть здесь простой пересказ однотипных сюжетов было бы упрощением. Напротив, если рассматривать послевоенные нарративы, повествующие о событиях 1939–1945 гг., как «историографический канон», то есть определённый набор текстов, задающих мемориальную перспективу для большого сообщества и служащих источником формирования коллективной идентичности, то схожесть других сочинений советских авторов о Маннергей- ме выглядит предопределённой. Нам представляется, что тексты «историогра- фического канона» задали вектор развития памяти о финском маршале вплоть до середины 1980-х годов. Ещё одним принципиальным понятием данной работы является концепт «место памяти», который был введён в академический дискурс 1980-х годов вышеупомянутым французским историком П. Нора. Он определяет «места па- мяти» как «крайнюю форму, в которой существует коммеморативное сознание в истории, игнорирующей его, но нуждающейся в нем» [10, с. 26–27]. Необхо- димо отметить, что «места памяти» не подразумевают обязательного материаль- ного воплощения, напротив, это могут быть речевые практики, манифестации и образы. В нашей работе мы сосредоточим своё внимание на таком «месте па- мяти» как «линия Маннергейма», семантическое содержание которого одинако- во представлялось в различных советских текстах и дискурсах. Хотя «линия Маннергейма» и была материально воплощена, дискурс о ней не подразумевал обсуждения цепи оборонительных укреплений на Карельском перешейке. В современной отечественной историографии проблема репрезентации об- раза К. Г. Маннергейма в исторической памяти советского общества не полу- чила должного распространения. В финской историографии эта тема несколько