МЕЖВУЗОВСКИЕ IX ТОЛСТОВСКИЕ СТУДЕНЧЕСКИЕ ЧТЕНИЯ С МЕЖДУНАРОДНЫМ УЧАСТИЕМ 2020 г.

31 мест, занятых врагом. Историко-биографический контекст в том и другом случае известен. Для «Войны и мира» это ужасная бомбардировка и трагиче- ская сдача Смоленска. Герой-земляк был особенно близок для Твардовского. Поэт писал: «Будучи уроженцем Смоленщины, связанный с нею многими лич- ными, биографическими связями, я не мог не увидеть героя своим земляком» [3, т. 5, с. 127]. Многострадальная и героическая судьба Смоленска в русской истории – это такой ассоциативный фон и «Войны и мира», и «Книги про бойца», кото- рый придает особую торжественность и возвышенность эпизодам, связанным с этим топосом. Слова «я смоленский» в устах того и другого героя звучат и гордо, и трагически. Идейно-композиционное значение эпизодов, в которых произносятся эти слова, тоже сходно. Для толстовского героя это встреча с главнокомандующим – Кутузовым, во время которой князь Андрей оконча- тельно выбирает свой героический жертвенный путь, а Кутузов ему говорит: «Я тебе не главнокомандующий, а я тебе отец» [4, с. 181]. Для героя Твардов- ского встреча с генералом тоже имеет значение как бы отцовского напутствия: «Генерал – с любимым сыном / А боец – с родным отцом» [3, т. 2, с. 241]. Это метаситуация Отца и Сына, прощания Отца с Сыном, которому предстоит стать вольной искупительной жертвой. Потому-то и называет Твардовский свою поэму «книгой». Здесь присутст- вует оттенок сакральности, а предшественником такого восприятия является наименование «книга», которое дает Л. Н. Толстой «Войне и миру» (в статье «Несколько слов по поводу книги “Войнa и миp”»). Значение слова «книга» подсвечивается греческим «Библия»; недаром, отрицая возможность опреде- лить «Войну и мир» как роман, поэму, хронику, Толстой называл свою рабо- ту «писанием». Твардовский не был религиозным человеком, но он был одним из великих творцов, которым открывался архетипический смысл. Еще один семантический оттенок жанрового определения «книга» находим в статье Твардовского «Как был написан “Василий Теркин”». Размышления поэта над тем, к какому же жанру следует отнести его произведение, очень напоминают то, что писал о своей работе над «Войной и миром» Толстой. Кроме того, Твардовский гово- рит о народном понимании «книги» как некоторого диковинного артефакта; выбор для подзаголовка слово «книга» он объясняет так: «Имело значение в этом выборе то особое, знакомое мне с детских лет звучание слова “книга“ в устах простого народа, которое как бы предполагает существование книги в единственном экземпляре. Если говорилось, бывало, среди крестьян, что, мол, есть такая-то книга, а в ней то-то и то-то написано, то здесь никак не имелось в виду, что может быть и другая точно такая же книга. Так или иначе, но слово “книга“ в этом народном смысле звучит по-особому значительно, как предмет серьезный, достоверный, безусловный» [3, т. 5, с. 125]. «Книгу про бойца» сближает с толстовским замыслом и такая установка Твардовского: «Я мечтал о том, чтобы ее можно было читать с любой раскрытой страницы» [3, т. 5, с. 125]. Это тоже принцип построения Библии и «Войны и мира» Толстого.