МЕЖВУЗОВСКИЕ VII ТОЛСТОВСКИЕ СТУДЕНЧЕСКИЕ ЧТЕНИЯ С МЕЖДУНАРОДНЫМ УЧАСТИЕМ 2016 г.

96 Входя в силу и приобретая свой голос, Ив. Бунин по-прежнему «бого- творил Толстого» (наряду с Пушкиным. – А. З., М. К. ) [4, с. 98], «бросался на его защиту» [4, с. 125], «всё больше восхищался его несравненным творчеством» [4, с. 138], даже некоторое время жил по-толстовски, «в ду- ховно-нравственном «послушании» [4, с. 144], объясняя своё писательское призвание в том числе и «общим землячеством» [4, с. 188] с Толстым, Тур- геневым, Тютчевым, Фетом, Лесковым, своей принадлежностью к богато- му своими традициями и языком Подстепью… Когда ранней весной 1901 года Синод отлучил Толстого от Церкви <…> Для Ивана Алексеевича, как и для всей то России, которая почитала великого писателя, это было большим потрясением» [4, с. 194]. В сознании и художественном мире Ив. Бунина Толстой стал некоей высшей мерой разумного, деятельного существования и одухотворяющего творчества, поэтому общение в доме Буниных и их окружения, как прави- ло, восходило к Толстому. Так, В. Н. Муромцева-Бунина неоднократно от- мечает традиционную толстовскую тему, например: «За прогулками быва- ли интересные для меня разговоры на самые разнообразные темы, особенно много времени уделялось литературе, и больше всего Толстому, Флоберу… Ян указывал на уменье Льва Николаевича даже о переписи пи- сать интересно и самую мелкую черту превращать в незабываемый образ» [4, с. 372]; «Они (Горький и Бунин. – А. З., М. К. ) часто говорили о Тол- стом, иногда не соглашались, хотя оба считали его великом, но такой глу- бокой и беззаветной любви, какая была у Ивана Алексеевича, я у Горького не чувствовала» [4, с. 442]. В «Грасском дневнике» Г. Н. Кузнецовой находим: «Весь день И. А. писал, как и все эти дни, а я лежала у себя и читала «Детство и отро- чество». В разгаре чтения он вошел и дал мне прочесть только что напи- санную главу (Речь идёт о главе романа «Жизнь Арсеньева». – А. З., М. К. ). То и другое у меня как-то сплелось, но вместе с тем я необыкновенно ост- ро почувствовала разность Толстого и И. А. У последнего всё картинней, «безумней», как выразился о себе он сам. И, ещё читая эти изумительно прекрасные страницы о его отрочестве, мне стало грустно, жаль молодо- сти…» [2, с. 57–58]; «Заговорили о прозе Толстого и Пушкина. «Проза Пушкина, – сказал И. А., – суховата, аристократична рядом с прозой Тол- стого, как может быть аристократичная проза Петрония, который всё знал, всё видел и, если и решил написать о пире, где подавались соловьиные язычки, то не унизится – вы понимаете, в каком смысле я говорю это – до изображения и описания этих соловьиных язычков, а просто скажет, что их подавали. А Толстой был слишком чувственен для этого» [2, с. 57–58]. Размышляя о феномене Толстого Бунин, как свидетельствует Г. Н. Кузне- цова, вдохновенно противостоял Ф. Степуну, считавшему, что «Толстой был изумителен, когда он писал образами, но едва он пытался мыслить –