МЕЖВУЗОВСКИЕ VII ТОЛСТОВСКИЕ СТУДЕНЧЕСКИЕ ЧТЕНИЯ С МЕЖДУНАРОДНЫМ УЧАСТИЕМ 2016 г.

41 через плечо. Толстой шёл купаться. Он тут же пригласил Чехова пройти на речку. И их разговор, как свидетельствуют очевидцы, проходил «по горло в воде». После завтрака Толстой ушёл к себе ра ботать, а Чехов остался на попечении семейства Льва Николаевича. Но вернёмся к 8 авгу- ста 1895 года – дню первого знакомства Толстого и Чехова. Толстой в то время писал роман «Воскресение» и, лишь по окончании работы пригласил в кабинет Чехова, где они остались с глазу на глаз. О чём они говорили, неизвестно. Известно только, что, выйдя от Толстого, Чехов, возбуждён- ный, и, всё ещё не оправившийся от смущения, сказал: «Ну, человек!» Впечатление Чехова о разговорах с Толстым, который записал литератор Б. Щетинин: «Какой же это интересный человек: если попробовать его изучать, то можно в нём провалиться, как в бездонном колодце... А какая силища духовная! Когда говоришь с ним, чувствуешь себя в полной его власти...» Антон Павлович пробыл в гостях у Толстого два дня, и из-за сильного нервного напряжения во время визита у него начались невралги- ческие боли, и он слёг на две недели. Поразительно, что каждый раз, встречаясь с Толстым, Чехов пережи- вает эти встречи как испытание. Он пишет А. Суворину: «После того вече- ра, когда был Толстой (мы долго разговаривали), в 4 часа утра у меня опять шибко пошла кровь». О чём говорили Толстой и Чехов? По свиде- тельству самого Чехова, «поговорили о бессмертии». При этом, добавляет Чехов: «Я больше слушал, чем говорил». В лице Толстого и Чехова вступают в диалог две эпохи – эпоха хри- стианского романтизма (XIX век, «отцы») и эпоха утраты или пересмотра религиозного идеала («дети»). Чехов не верит в бессмертие, он верует в будущее. Недаром почти все герои Чехова (особенно в пьесах) задают один и тот же вопрос: что будет через сто, двести, тысячу лет? Для Толсто- го «дальний» не существует. Есть «ближний» и только «ближний». «Жаль только, что атеист, – сокрушался Толстой. – Хотя я с ним часто о Боге раз- говариваю. О Боге-то по-настоящему можно говорить только с атеистами». Толстой не ошибался, когда говорил, что трагедия героев пьес Чехова – это трагедия самого Чехова. Для Толстого смерть – переход в иное, высшее состояние, в тот мир, где душа, – благодаря тому, что в ней обитает Бог, – бессмертна. Для Чехова смерть – «жестокость, отвратительная казнь». Лев Николаевич уходит из дома, чтоб спасти душу, до последнего часа сомне- ваясь, что достоин этого спасения. Его предсмертные слова: «Истина... люблю много... все они». Предсмертные слова Чехова: «Ich sterbe» («Я уми- раю»). Он констатирует свою смерть как врач, поворачивается к стене и умирает. Толстой весь на миру, Толстой кается в своих грехах прилюдно, не стыдясь себя, «живущего дурно». В Чехове внутренняя работа скрыта, незаметна для глаз, потаённа, стыдлива и застенчива. Недаром Толстой го- ворил, что Чехов застенчив, как девушка.