Исследовательский потенациал молодых ученых: взгляд в будущее - 2023

100 в современном мире вырос в силу трех обстоятельств: появление электронных средств хранения информации; завершение и переосмысление книжной тради- ции; уход поколения очевидцев величайших катастроф в истории человечества (Второй мировой войны, Холокоста и т. д.) [2, с. 11]. Прошлое уже не существует как таковое – оно «сворачивается в символические фигуры, к которым прикреп- ляется воспоминание» [2, с. 54]. Близость этой методологической позиции к идеологии и само понятие «по- литика памяти», вызвали критику ряда исследователей. Смысловой вакуум ру- бежа XX–XXI вв. активно замещался (и замещается) «нарративизацией истории как эффективного инструмента поддержания легитимности власти и конструи- рования идентичностей» [3]. Поиск концепта, интерпретирующего данный фе- номен и определяющего роль в нем новейшей историографии, привел к так назы- ваемой «третьей волне» исследований в области memory studies , которая отличается дифференцированностью подходов и, вместе с тем, попытками по- ставить «и» там, где раньше стояло «или». Так, Патрик Хаттон полагает, что прошлое «обладает силой влияния … само по себе, независимо от наших сознательных попыток его восстановить» [7, c. 14]. По его мнению, историки – «презентисты» не имели «настоящей привязанности» к традициям, отвергали их «внутреннюю ценность», отказывая памяти в «пре- тензии на наше внимание» [7, с. 13–14]. Он считает, что недостаточно описать прошлое через его репрезентации, поскольку такой подход «предполагает от- чужденность от живых переживаний, которые память несет с собой в настоящее» [там же]. Хаттон называет историю искусством памяти и подчеркивает, что ис- следователю нужно стремиться восстанавливать прошлое – «как оно когда-то пе- реживалось, а не как впоследствии использовалось» [7, с. 31]. По его мнению, усилиями постмодернистов «‟божествоˮ истории поломалось», и теперь необхо- димо вернуться к проблеме памяти и «приспособить новые виды исторического нарратива к нашему времени». Хаттон полагает, что действенные способы «по- чинки» – обращение к жанру автобиографии и устной традиции, как «искусству, сводящему историю и память вместе» [7, с. 381]. Опираясь на диссенсуальную модель политического взаимодействия Ш. Муфф [4], Ш. Бергер, А. Ч. Булл и Х. Л. Хансен предложили концепцию аго- нистической памяти [8, 10]. Они полагают, что различие между историей и па- мятью, заявленное М. Хальбваксом и поддержанное П. Нора, несостоятельно. Смысловое ядро нового подхода – существование трех режимов памяти. Пер- вый – антагонистические формы памяти, в том числе националистическая, осно- ванная на жестком разделении на «мы» и «они». Такой форме памяти свойст- венна монологичность, она формирует идентичность через неприятие «чужого». Второй тип – космополитическая память, которая также ориентирована набинар- ную оппозицию «добра» и «зла». Она диалогична, но прежде всего ориентиро- вана на память жертвы и стремится установить межсубъектный консенсус. В этом случае, по мнению Ш. Бергера, исторический диалог должен завер-