Молодежь и наука - третье тысячелетие: Материалы студенческой научно-практической конференции с международным участием

8 В. М. Александрова Факультет русской филологии и документоведения, II курс (очная форма обучения) Научный руководитель – Г. С. Миронова ПОЭЗИЯ М. И. ЦВЕТАЕВОЙ КАК РЕПРЕЗЕНТАЦИЯ ФИЛОСОФСКОЙ МЫСЛИ Гениальность и уникальность Марины Цветаевой неоспорима. Поэтесса не только ведет живые чувственные беседы о любви. Ее стихи отражают глубокие размышления о человеческой судьбе, времени и самопознании, ее лирика про- низана экзистенциальными вопросами. Цветаева обращалась к философским категориям, пытаясь разгадать тайны человеческого бытия и существования. Лейтмотив всего творчества поэтессы – рассуждения о предназначении по- эта. Именно искусство владения словом Цветаева считала высшим видом всех искусств: «Певцом – во сне – открыты//Закон звезды и формула цветка» [4, с. 286]. Несомненно, в этом плане она является продолжательницей русской по- этической традиции, берущей свое начало еще в эпоху великих од Г. Р. Держа- вина. Одной из особенностей поэзии Марины Цветаевой является ее способ- ность выразить сложные философские мысли и идеи в простых и доступных словах. Это яркие лаконичные метафоры и сравнения: стихи, «растущие как звезды», как «маленькие черти», «драгоценные вина» . Ее рифмы не просто рождаются, они «…невозвратно, неостановимо, // невосстановимо хлещут» [4, с. 625]. Еще в XIX веке Гегель писал: «Искусство призвано раскрывать истину в чувственной форме, изображать указанную выше примиренную противопо- ложность и что оно имеет свою конечную цель в самом себе, в этом изображе- нии и раскрытии» [1, с. 61]. В лирике Цветаевой искусство и чувственность, простота и лаконичность образуют дуалистическое единство. Идеи ее творче- ства – интерпретация гегелевской философии. Однако Цветаевой опровергается мысль о божественном святом начале поэзии: «…я никакому Богу не служу: знаю, какому Богу служу. Когда я пишу татар в просторах, я тоже никакому Бо- гу не служу, кроме ветра (либо чура: пращура). Все мои русские вещи стихий- ны, то есть грешны» [3, с. 10]. Ее творчество напрямую сопряжено с мистициз- мом и экзорцизмом, с образами «ведьмы зачарованной», русалочки с распу- щенными косами, ворожеями, «колдуном безобидно-лукавым». Если В. В. Ма- яковский опровергал иррациональную парадоксальную природу творчества, то Цветаева провозглашала другую позицию: «Вдохновение + воловий труд, вот поэт» [2]. Отсюда – определение поэта как пахаря или ремесленника и другие яркие образы: «Я деревня, чёрная земля, //Ты мне – луч и дождевая влага. // Ты – Господь и Господин, а я – //Чернозём – и белая бумага!» [4, с. 281]. Очень тонко поэтесса чувствовала окружающую материю, могла предви- деть грядущую эпоху. В стихотворном цикле «Отцам» она сумела предвидеть придвигающуюся утрату чувств и духовных сил: «В мире, ревущем: //– Слава грядущим! //Что во мне шепчет: //– Слава прошедшим!» [4, с. 636]. Отрицание и страх физической смерти прослеживается в раннем творчестве поэтессы: «Не