Молодежь и наука - третье тысячелетие: Материалы студенческой научно-практической конференции с международным участием

82 ры» поставили человечество перед вопросом – молчать или говорить в этом но- вом мире? Оба варианта –следствие общемировой тревоги (растерянности), а затем воплощенного ужаса человеческой истории. Молчание и Диалог пере- стали быть метафорами. К примеру, два, на первый взгляд непохожих, но на самом деле черпающих вдохновение из одного источника, философа (Витген- штейн и Хайдеггер) предлагают полярные рецепты: «О чем невозможно гово- рить, о том следует молчать» [2] (Витгенштейн) и «дать слово Языку» [11] (Хайдеггер). Эти крайности в итоге растворятся, сгладятся в общем ритме меж- культурных противоречий, антиномий – их синтезов и многоголосий (своеоб- разного постскриптума от пережитого ужаса). Но первичные импульсы мыш- ления начала XX-го века во многом заданы этими полюсами. И, что наверно показательно, каждый из этих философов замолчал на время, каждый по своим причинам, а потом с новым усердием обратился к языку и вступил в диалог с читателем. Существование надкультурного (универсального) человеческого образа обусловлено понятиями воли и свободы как основных экзистенциалов, кото- рыми наделён каждый из нас. Этот вопрос, в том числе, рассматривается Ж-П. Сартром в работе «Экзистенциализм – это гуманизм». «Экзистенциализм и хочет показать эту связь между абсолютным характером свободного дейст- вия, посредством которого каждый человек реализует себя, реализуя в то же время определённый тип человечества, – действия, понятного любой эпохе и любому человеку, и относительностью культуры, которая может явиться следствием такого выбора» [7]. Среди же выделяемых М. Хайдеггером экзистенциалов, с которыми встречается человек, можно назвать «бытие-в-мире», «бытие-с-другими», «бы- тие-к-смерти», «страх», «решимость» и др. [9], заключающие в себе способ- ность трансфомировать личность коренным образом и ставить под вопрос су- ществование в целом. Показательны ситуации, в которых эти экзистенциальные категории про- являются наиболее ярко. Например, в так называемых пограничных ситуациях. Можно предположить, что в эти моменты человек приближается к тому самому «Ничто», о котором писал М. Хайдеггер. Столкнувшись лицом к лицу с ужасом или тоской, человек абсолютно наг. Уходит всё, что выступает посредником между одним субъектом и другими – и это как раз культурные установки (мож- но сказать – частные языковые картины мира). Их соблюдение приобретает не- которую механичность, теряя при этом ведущую роль в целостном восприятии человека как самого себя. Последний, отчуждённый от всего, что снаружи, ста- новится центром концентрации экзистенцальных вопросов внутри своего «я». Внешнее теперь воспринимается как движущаяся картинка, полная абсурда. В этом смысле можно сказать, что мы входим в некий «мета-языковой» топос. Или, перефразируя Хайдеггера, что при приближении к Ничто мы ввергаемся в самую сердцевину Языка (Бытия – Хайдеггер). Отсюда и немота, и кажущаяся невыразимость, и немыслимость Ничто. Однако невыразимо не столько Ничто, сколько Бытие во всей его полноте.