Молодежь и наука - третье тысячелетие: Материалы студенческой научно-практической конференции с международным участием

83 Федором, имели свою силу и влияние только благодаря длительному катарсису героя. Очистившись от лишнего через беспрерывные страдания, Левин только теперь достоин принять истину, осознать ее, пропустить сквозь себя и стать ее частью. Слова Федора – не руководство к действию – это намек, немыслимо упро- щенная модель того, что нельзя выразить словами. Не нужно знать или понимать, нужно чувствовать и доверять по-детски искренне и честно. В нем состоит то немыслимое и вечно существующее, «со всех сторон окружающее» [1, с. 390] чудо, узрев которое, Левин обретает – нет, не почву, а крылья. Осознание, осмыс- ление уже известного всему миру правила: жить не для себя и собственного брюха, а для Бога и добра «вне цепи причин и следствий». «Знание это не может быть объяснено разумом — оно вне его» [1, с. 389] – пишет автор. Разум не мо- жет установить закон «люби ближнего, пренебрегая собой», так как это проти- воречит ему. Разум холоден, расчетлив, эгоистичен. Ему не под силу то, что про- сто и естественно для души. Левин ничего нового для себя не открыл, он лишь «узнал, что знает». «А смысл моих побуждений во мне так ясен, что я постоянно живу по нем» [1, с. 390] - радостно говорит себе он. Мучаясь в поисках ответа на вопросы «Кто я», «Зачем я здесь», «Что есть жизнь», он не понимал, что нет от- ветов, соотносимых с ними по глубине, так как мысль несоизмеримо уже во- проса. Мысли нет, но есть знание, которое он никак не мог получить, только по- тому, что уже имел его. Вопросы эти не подтверждаются эмпирически – они за пределами опытного познания, и не могут быть объективно подтверждены. Ко- нечно, возможно выстроить умозрительное рассуждение. Но приведет ли сомни- тельный умственный путь к верному решению? Робко «ощупывая» то новое, что только появилось в его душе, Когда Левин начинает рассматривать вопросы веры как те, на которые отвечают знанием, он останавливает себя – ведь если начать спорить о доказательствах и подтверждениях, вера может быть разру- шена. Глядя на небо, герой размышляет, что видит только твердый, круглый и ограниченный свод, несмотря на то, что доподлинно знает, что это на самом деле безграничное пространство. Но, понимая несоответствие того, что он знает и видит, Левин не сомневается в своей вере. Она несмотря ни на что все равно остается незыблемой. Вера существует не вопреки и не наперекор чувственному опыту, она вне его и не повинуется его влиянию. Следовательно, нельзя сказать, что физические ощущения исключают веру. Они либо никак не влияют на нее, либо подтверждают. То, что я вижу солнце маленьким кружком, не помогает мне укрепиться в вере, что это шар из раскаленных газов. Но ощущение его тепла на моей щеке - вполне. Если вдруг я попытаюсь объяснить себе или кому-то другому, что плоский, маленький круг на самом деле гигантский га- зовый шар, не обращаясь к авторитетным научным трудам, а основываясь ис- ключительно на собственных размышлениях и умозаключениях, – я потерплю фиаско. Ведь я вижу совершенно иное, и абсолютно права в том, что вижу. К такому же выводу приходит герой романа Толстого: «Я несомненно прав», – говорит Левин – когда я вижу твердый голубой свод, я более прав, чем, когда я напрягаюсь видеть дальше его» [1, с. 394]. Эта точка зрения пересекается