ДЕТИ И ДЕТСТВО В ИСТОРИИ КУЛЬТУРЫ: СОВРЕМЕННЫЕ МЕЖДИСЦИПЛИНАРНЫЕ

66 о трех иностранных пособиях, их он рекомендует тем учителям, которые хоте- ли бы дополнить свои уроки разнообразными материалами по естественной ис- тории. С 5-ого издания (1864) из «Детского мира» исчезают какие бы то ни бы- ло упоминания о трудах иностранных коллег. В представляемой монографии реконструирован список и восстановлены выходные данные всех указанных К. Д. Ушинским 12-ти немецких и англий- ских пособий. Содержание некоторых из них, прежде всего Г. Раффа, Ф. Блу- менбаха, Э. Хьюса, рассматривается более подробно, что позволяет проследить истоки отдельных компонентов учебных пособий К. Д. Ушинского. Что было взято на вооружение Ушинским, а что отвергнуто? Как была организована подача учебного материала в западноевропейских учебниках для начальной школы и в учебниках Ушинского? Как адаптировались к российским реалиям содержание учебных материа- лов и форма его подачи? В монографии прослеживается , как происходит адаптация кочующих из учебника в учебник «бродячих» сюжетов, тем, конкретных рассказов, и то, как по-разному расставляются акценты различными авторами учебных пособий. Отдельное внимание уделяется теме аберраций перевода европейской учебной литературы, так как перевод, особенно в сфере педагогики и воспита- ния молодого поколения – это всегда не столько перевод с одного языка на дру- гой, сколько взаимодействие разных культур. Дидактическая интонация учебной литературы теснейшим образом связана с образом ребенка в культуре. В европейском педагогическом дискурсе превалиро- вал идеализированный образ ребенка, созданный романтизмом, который представ- лял его «естественным», неиспорченным обществом существом, (что во многом было связано с еще более ранними идеями Ж.-Ж. Руссо и его трактатом «Эмиль, или О воспитании» (1762)). При всем том, что идеи Ж.-Ж. Руссо и романтическое миропонимание несомненно проникли в Россию второй половины XIX века, в Рос- сии всё еще актуальным оставался образ «злого ребенка», к которому надо отно- сится со всею строгостью, чтобы преодолеть присущие ему от рождения порочные склонности. Нельзя однозначно сказать, что Ушинский был во власти этих старых (уходящих своими корнями еще в Средневековье) взглядов на природу детства, но строгое воспитание ему было куда ближе, чем умиление «невинными крошками». Заимствуя некоторые темы и учебные материалы европейских дидактов, К. Д. Ушинский совсем иначе представляет отношения учителя и ученика и сам учебный процесс. В немецких и английских пособиях диалоги выступают как важный педагогический прием – это диалоги учителя и ученика, отца и сына, мамы и дочки, диалоги Умного и Честного (выдуманных условных персона- жей), и даже человека, и зверя. В них ребенку предоставлено право голоса, он спрашивает, уточняет, сомневается. Детские «почему» у Ушинского не в поче- те. В «Детском мире» такие диалоги практически отсутствуют. Инициатива по- знания за учителем, ученик же должен ему почтительно внимать. У Ушинского, в отличие, например, от Г. Раффа, учеба – это не занимательный процесс, не увле- кательные открытия, а постижение истины, которая изрекается учителем и пропи- сана в школьных пособиях. Ушинский открыто критикует немецких авторов за их