ДЕТИ И ДЕТСТВО В ИСТОРИИ КУЛЬТУРЫ: СОВРЕМЕННЫЕ МЕЖДИСЦИПЛИНАРНЫЕ

129 а для себя и отца – взрослые… На первом этаже был книжный магазин. Навер- ное, все детские книги, которые туда поступали в 1935-1941 гг., были мною приобретены или мне подарены, тем более стоили они очень дешево. Радость я испытывала по отношению к каждой из них» (И. М. Пушкарева). Судя по некоторым воспоминаниям предвоенных лет, книг стало издавать- ся больше (возможно, это связано и с взрослением авторов текстов и естествен- ным расширением их читательского интереса): «Накануне войны стала изда- ваться ‟Библиотека приключенийˮ. За ее книжками с ярким тиснением гоня- лись не только дети, но и взрослые. ‟Три мушкетераˮ, ‟Дети капитана Гран- таˮ… И в старых питерских квартирах хранилась та романтика дальних стран, что увлекала наших отцов, когда они были гимназистами, реалистами, – Буссе- нар, Конан Дойл, Райдер Хаггард, Киплинг – пока книги не пошли на растопку “буржуек” в блокадную зиму…» (А. Б. Давидсон, Ленинград). Помимо книг развивалась периодическая печать – с репрезентацией на детском уровне значимых на тот момент явлений: «Когда я была маленькая, чи- тала и очень любила ‟Мурзилкуˮ и ‟Костерˮ. Помню номер с ‟бесконечнымˮ изображением детей на обложке, читающих этот самый журнал. Именно там я прочитала про героическую испанскую девочку Кончиту, которая ценой своей жизни спала отряд республиканцев. (И.С.Пичугина, Москва). «В журналах ‟Костерˮ и ‟Пионерˮ, которые мы, школьники, читали, прежде были очерки о гитлеровской детской организации и всякие другие рассказы о немецких фа- шистах. Была даже книга ‟Первый ударˮ – роман или повесть, где говорилось о грядущей войне с Германией (разумеется, в победоносном тоне). Но после за- ключения пакта Молотова–Риббентропа все это начисто исчезло… В повестях о шпионах, которыми изобиловали книжки для детей, герои-пограничники, как Карацупа с его верной овчаркой Ингус 1 , ловили засланных подлых диверсантов не на западных границах страны, а на дальневосточных и южных» (А. Б. Да- видсон, Ленинград). Так или иначе формировалась любовь к чтению как к занятию, практике повседневности, возможности удовлетворить интерес к познанию. Общение с книгами становится существенной частью времяпрепровождения: «Я очень любил читать, перечитывать, … особенно любил сказки А. С. Пушкина, К. Чуковского и С. Маршака, рассказы о животных М. Пришвина (эта книга со- хранилась до сих пор) и Э. Сетон-Томпсон». (В. П. Золотухин, Ленинград, Че- лябинск) и даже заменой личного общения: «И я была всегда одна. Проблемы для меня никогда не было, потому что я ходила в библиотеку, меня, помню (уже в старших классах) освобождали от экзаменов иногда, потому что я делала доклады, увлекалась Белинским, Герценом» (М. Г. Вандалковская, Москва). Причем дидактический эффект чтения не сводился к непосредственному взаи- модействию с текстом. Создается впечатление, что книги / чтение выполняли важную протективную роль – защиты от дурного влияния: «Будучи без при- смотра, хулиганом, воришкой не сделался. Что меня удерживало? Может быть, то, что любил в одиночестве размышлять, читать, играть. (А. Н. Джуринский). 1 По свидетельствам некоторых других авторов, потом политкорректно переименованная в ИнДуса.