ЗА ПЕДАГОГИЧЕСКИЕ КАДРЫ, 1991 г.

За педагогические Газета Тульского государственного педагогического института им. Л. Н. Толстого КАД РЫ № 23 (1215) • Понедельник, 4 НОЯБРЯ 1991 года Газета выходит с 1958 г. О вере своей замолвлю я слово Как-то не так давно одна моя достаточно эмоциональная зна­ комая вдруг спросила: «Ты ни­ когда не задумывалась над тем, что человек за одну сторону своей жизни обязательно платит другой ее стороной?». Я ответи­ ла тогда: «Человек рано или поздно платит за свою веру». Мы платим за веру раскаяни­ ем и внутренней болью, сомне­ нием и неверием, апатией и пес­ симизмом ... Когда-то мой вос­ паленный мозг выбрасывал на страницы дневника отчаянное: «Я не знаю, во что теперь верить и ради чего ж и ть... Я не могу на уничтожение России, лучших ее люДей. Уже в 80-е сживали со света Ю. П. Любимова и А. Д. Сахарова, и в конце 80-х удалось это сделать с Андреем Дмитриевичем. А мы критиковали А. Солженицына, М. Шостаковича — гордость на­ шей страны. Людей прекрасных, гениальных, честных мы осужда­ ли, потому что нам так говорили в школе, об этом мы читали в газетах. Просто нам казалось, что если мы повторим правду о нашей советской истории, тр предадим свои идеалы, а их не было, не было,, понимаешь? : идеалами были преступ- Ч Т О Т К К Е С Н И Т С Я , к п й с е р « Д д о р о д >:рг}•' >1 1 'v v, ^pviiiowmo' ц<~ 1 /пом- них идеалов детства и юности было мучительным. Сейчас у меня уже нет боли. Я просто завидую тем, кто не верил, потому что им легче. Просто легко. У меня нет желания бросать в свое прошлое камни, топтать его ногами. Иронизировать над собой тоже не хочется... Боли уже нет. Осталась только грусть, и иногда защемит все же что-то непонятное внутри, на­ помнив давнее, любимое: «И Ле­ нин такой молодой, и юный Октябрь впереди...» А перед глазами — письма тех, кто пережил то же самое крушение веры и ужаснулся открывшейся под ее обломками правде. Письма, окончательно уничтожающие мой прежний мир, мои слабые попытки сохра­ нить в нем хоть что-то... «...М ы ничего не знали. Мы не знали, что Сталин — убийца мил­ лионов, не знали, что при Ленине был расстрелян Гумилев, высла­ ны Бердяев, Ильин, убиты дети и жена царя Николая Второго, не знали, как издевались над слу­ жителями церкви, как извели патриарха Тихона... Весь наш 70-летний строй был направлен МИКИ настоящие пр(=>гтуГЧ(1*КИ ...Что же это за убеждения, которые основаны на лжи? Пусть самой светлой и коммунистиче­ ской? А мы не могли «поступить­ ся принципами»... Самое главное теперь — не попасть ни под чье влияние: ни преступное, ни коммунистиче­ ское (что в нашей истории одина­ ково), ни демократическое. Сей­ час нужно остановиться и разо­ браться, быть честными перед собой, перед своими друзьями и близкими людьми. Я очень благодарна времени за то, что оно позволило мне думать самой...» Да, мы стали другими. И очень хочется верить, что эти «другие», пришедшие на смену «просто­ душным и искренним дурачкам» из «светлого времени застоя», не станут разуверившимися во всем циниками и крайними ниги­ листами. Мы стали другими. Я не лью слез по прошедшему. Наверное, я просто прощаюсь с ним, прощаюсь с очень дорогим ког­ да-то миром. Прощаюсь насов­ сем. И дай Бог, чтобы новый был так же дорог. Тогда еще можно жить. Э. ЩЕРБАКОВА. ИСТОРИЮСУДИТЬ ТРУДНО НЕ НАЗВАВШАЯ СЕБЯ СТУ­ ДЕНТКА ФИЛФАКА: — Я просто не понимаю, зачем свершилась эта револю­ ция. Сразу вспоминаю старый анекдот, когда внучка декабри­ ста, узнав о революционных выступлениях, спросила: «Чего х о т я т эти люди?» — «Чтобы не было богатых ».— «Странно, а мой дед хотел, чтобы не было бедных...» Мне кажется, это была обык­ новенная борьба за власть — в ленинской интерпретации. С И Р И Ц А И Р И Н А , СТ УД ЕНТКА 4 КУРСА ФИЛФАКА: — Октябрьская революция способствовала мировому про­ грессу. Если бы не она, Запад не жил бы так, как живет сейчас. Революция была неизбежна, другое дело, куда повернули по­ том и как исказили все цели и все благие намерения. И все же считаю, что бедные люди за эти семьдесят лет стали жить лучше. До революции они жили плохо. Почитайте Успенского. ВЫПУСКНИЦА ИСТФАКА, ПОЖЕЛАВШАЯ ОСТАТЬСЯ НЕИЗВЕСТНОЙ, Т. К. «В СТРАНЕ НЕПОНЯТНО ЧТО ДЕЛАЕТСЯ»: — В «Комсомолке» как-то напечатали фотографию: па­ рень держит плакат, на кото­ ром написано: «Ничего не пони­ маю». Так и я — НИЧЕГО не понимаю. Я сочувствую нашим препода­ вателям: ЧТО они сейчас чита­ ют в лекциях и КАК читают, как ломают головы над тем, чем когда-то ломали их нам. И если они все же что-то читают, т о этого я тоже не понимаю... А ТИА ГУЛ О В А РИММА , СТУД ЕНТКА 4 КУРСА ФИЛФАКА: — К революции положитель­ ное отношение. И жаль, что отменили праздник. У нас и так осталось их слишком мало, утеряны многие добрые тради­ ции. Мы — страна крайностей. Сейчас все затоптали в грязь, ничего святого. А ведь историю судить трудно... Время быстротечно. Оно неу­ молимо. Еще год назад 7 но­ ября страна традиционно отме­ чала свой главный праздник, и в семьдесят третийраз колы­ хались на ветру красные по­ лотнища. А сегодня праздника уже нет. И, возможно, совсем скоро о былых торжествах будут напоминать только со­ хранившиеся вдомашних архи­ вах стареющие открытки да кадры легендарных кинохро­ ник. .. И все же Октябрьская рево­ люция — событие в нашей ис­ тории. Событие, которое не­ возможно ни вычеркнуть, ни замолчать. Растянулась дорогами Русь — Больше нет уж нехоженных мест,- И несет звонкий колокол грусть, А бредущий пророк — . тяжкий крест. Круто солью посыпана жизнь, И распятых духовно — не счесть. А добро где-то дремлет, забыв разъедать Душ иудиных жесть. Все века на Руси тяжкий стон Вместо песни несся окрест. К т о хотел разбудить добро, Тот будил лишь жестокую месть. Растянулась дорогами Русь — «Бог не выдаст, свинья не съест!»... И по каждой дороге несет Честь российская тяжкий свой крест. Олег ЛЯЛЯКИН , студент 3 курса истфака. ♦ Читать чужие письма и дневники— занятие неблагородное. Но бывает так, что с течением времени они становятся достоянием истории, и тогда каждая страница — почти открытие. Объемная тетрадь в толстом тесненом переплете — теперь таких не выпускают. В ней— дневниковые записи студента начала века АЛЕКСАНДРА ЗЫКОВА. Обычные, такие же земные, по поводу и без повода, со схожими проблемами и переживаниями, они поражают почти забытойнами красотой и чистотойрусского языка. А еще, наверное,— благородством мыслей. Предлагаем читателям отрывок из Дневника. Революция! Вот, кажется, слово, наиболее насущное, наиболее современное из всех прочих слов — для данного мо­ мента. Напряженность, вели­ чие этойчудной борьбы созна­ тельных элементов народа с са­ модержавием словно прямо в воздухе слышно,— словно так и пахнет сырым, возбужда­ ющим и снотворным, дурманя- образом,— С.-Д. Но я не знаю в совершенстве ни тактики этих партий, ни обоснования ими своих требований. Я не сумею защитить своих собственных взглядов даже в своих глазах, не то что у чужих, в споре. А как будешь бороться за то, что — не знаешь хорошень­ ко — полезно или вредно? Пока же будешь знакомиться Во-вторых. Никаких альтру­ истических побуждений, «бла­ городных» побуждений к борь­ бе у меня нет. Т. е.— есть онц, конечно, но я не могу обосно­ вать их толком,— а так, зря, по велению одного лишь чувства, быть может, слепого и ложно­ го, бросаться в борьбу я не могу. Это и глупо, и опасно — для себя и других,— и, нако­ нец, совершенно вообще не­ возможно для меня, уже по одному свойству моей натуры стыдиться всего плохо обосно­ ванного... Все же слишком жаль людей, чтобы я из-за этого только, что мне ПРИЯТНО бороться, повел их на баррикады, или другим помогал бы вести. Да и не это главные причины. Самое глав­ ное — это: В-третьих. Страх перед тем, что, не -принеся ЛИСТАЯСТАРУЮ ТЕТРАДЬ... щим запахом крови... Чувству­ ется, что все силы, все люди должны поскорее сплотиться, сбить, смять общего врага — и начать, зажечь новую свет­ лую жизнь на развалинах ста­ рой... на свежем воздухе, при свете свободы. Как-то даже голову путает, кружит, трево­ жит, расстраивает эта посто­ янная неурядица отношений, беспорядок, хаос кругом, эта томящая неопределенность, тьма... Хочется выбраться, вы­ скочить из этойтьмы— скорее, выше! А вокруг, в людях — все так же тихо, спокойно, как и рань­ ше было. А у них, может быть, у всех, а у многих — навер­ ное,— та же самая путаница в голове, не путаница, не то совсем, — а то же желание света, определенности, поряд­ ка. Но как-то смутно про­ является оно, и не по одному у всех направлению. Борьба классов, партий, союзов... Я чувствую себя словно поте­ рянным. Как быть? Что де­ лать? Бороться? Но как и за что? Мне симпатичны разные требо­ вания разных партий, главным с уставами разных партии, и их учениями — прозеваешь, пожа- ' луй. всю революцию... Да и пусть знал бы я, за что, за кого, где и как мне бороть­ ся,— еще всех целей не со­ рвешь этим. Во-первых, время ли теперь бороться? Не рано ли? Этот вопрос очень тревожит меня. Конечно, если очень сознатель­ но придешь к убеждению, что нужно, пора бороться,' как это предположил я выше, то озна­ ченныйвопрос сам собой отпа­ дает. В настоящее время он часто, постоянно является од­ ним из главных побуждений, останавливающих меня от при­ нятия участия в борьбе своих сотоварищей. И ведь правда: какая дикая, бессмысленная, грубая, ужасная ошибка,— ес­ ли будешь возбуждать и при­ зывать народ к восстанию, которое окажется преждевре­ менным, которое напрасно по­ губит массу народа! А как знать— пора или нет? Это может знать только человек, обстоятельно рассмотревший современное положение ве­ щей,— чего у меня налицо не имеется. большой пользы делу осво­ бождения, я могу погибнуть или лишиться работоспособно­ сти — и тем нанести жестокий, неизмеримо тяжелый удар всем домашним своим, своей матери, которая не вынесет: быть может, этого,— своей се­ стре, которая истратила на меня последние крохи своих денег, своим братьям, которым не докончить образования да­ же среднего и т. д. Я не могу сознательно рисковать своей жизнью. И нельзя говорить, что если все так будут думать, то не будет революции. Все так не будут думать, борцы есть и будут без меня, своих мыслей я никому не сообщаю, не соблазняю никого... Мои дети так не будут думать, потому что я не повисну на шее у них из глупойжалости, не пожелаю пожертвовать ими, если они захотят, для освободительного движения. Но порвать симпа­ тию к родителям, братьям, сестрам — не могу. Не хочу я идти, бороться на баррикады, сидеть в тюрьме, умирать на эшафоте... потому что семью мою это разорит, пустит по миру, убьет нравственно,— а делу революции очень мало, если даже и ничего не поможет.