ЗА ПЕДАГОГИЧЕСКИЕ КАДРЫ, 1991 г.

ЛИТЕРАТУРНЫЙ КАЛЕНДАРЬ ПЯТЬДЕСЯТ ЛЕТ НАЗАД _ _ _ _ _ _ _ ОБОРВАЛАСЬ ЖИЗНЬ МАРИНЫЦВЕТАЕВОЙ «МОИМ СТИХАМ... НАСТАНЕТ СВОЙ ЧЕРЕД » «Господи, как я мала, как я ничего не м о гу !... Боюсь всего. Глаз, черноты, шага, а больше всего — себя, своей головы, ес­ ли эта голова — так преданно мне служащая в тетради и так убивающая меня в жизни. Я не хочу умереть, я хочу не — бы ть»... « ...О н а умеет передавать бе­ зумство». ..— Пытаюсь совмес­ тить эти слова о Марине со взглядом ее спокойных и умных глаз на фотографии. Сегодня — не получается, хотя знаю, что, действительно,— может. Пере­ давать безумство (гордое, по­ рой надменное и безысход­ ное) — мысли. Безум ство — жизни. Марина Ивановна Цветаева, Марина. Вот так — просто, стро­ го и почти величаво: Марина — называем ее мы, открывшие и открывающие ее на пороге 90-х. Современную. Вне-вре- менную. Над-временную. Поэта. Сложный характер со сложной биографией. Именно — биогра­ фия характера, применительно к Марине. Воспринимать ее порой очень трудно. Все виражи мысли, са­ мовыражения и мировыраже- н и я... Писать о ней — еще труд­ ней, потому что писать о Цветае­ вой просто как о женщине, рождавшей на свет стихи,— нельзя и не получается, писать «сентиментальную повесть» — это будет тоже не о ней. О ней — это о человеке духа и гении творчества. Гордой и не­ зависимой женщине, не побо­ явшейся заявить о своем «я», таком не похожем на остальные. «...отдельной комнаты и пись­ менного стола» — это все, чего она хотела, все, что ей было необходимо и чего ей так не хватало в этой жизни. «Бездомность духа» — напи­ сал о Цветаевой Евгений Евту­ шенко. Как тяжело было ей заключать этот дух в рамки земного, возвращать его в тес­ ные стены снимаемых комна­ туш е к— от бумаги и р учки... Она была сильной. Умела подчинить себя и свой дух внешним проявлениям этого ми­ ра. Старалась жить — и жила — земным. Была матерью, женой. Человеком долга. Дорожила этим. Ее биография — это отчасти и биография поступков. С н а ч а л а — в ы н у ж д е н н а я эмиграция за мужем — белоо- фицером. Затем, спустя 17 лет, вынужденное возвращение, и вновь за мужем и дочерью, так рвавшимися в Советскую Рос­ сию. «Не дал мне Бог дара слепости!» — именно тогда, в 30-х годах, вырвется из нее это признание, характеризующее и отношение к окружающей дей­ ствительности, и понимание про­ исходящего на Родине. х Той, где на монетах — Молодость моя, Той России — н ету... — И потом, уже в вагоне поезда: «Сейчас уже не тяжело, сейчас уже — судьба...» Марина не писала о политике, более того — стояла вне ее, над ней. Она была Поэтом, смысл жизни которого — творчество, исходящее из внутреннего мира. Наверное, она опередила свое время, поэтому ей было так тяжело и бесприютно в нем. «Здесь я не нужна»,— напи­ сала она о загранице. «Там я невозможна», — написала о Родине. И все же порой я думаю о том, что ее судьба не могла быть иной. Она несла свой крест — независимо от того, где находи­ лась — в России ли или на чужби­ не. «Человек — то, на что мы обречены». Именно в этих сло­ вах — ключ миропонимания Цветаевой. Она жила как бы в потустороннем мире, а окру­ жающий быт являлся в этой жизни лишь обреченным суще­ ствованием. Может быть, именно эту «об­ реченность» долгое время не могли ей простить стоявшие у руля власти, ибо в провозгла­ шенном ими мире не было и не могло быть места цветаевской безысходности. Она была приговорена к «не­ существованию» в советской по­ эзии. Но была и оставалась Поэтом — вне времени, над вре­ менем. Просто Поэтом. А пото­ му так современна сегодня, сегодня и всегда,— со своим пророческим: ...М оим стихам, как драго­ ценным винам. Настанет свой черед. Э. ЩЕРБАКОВА. ЕВГЕНИЙ ЕВТУШЕНКО ЕЛАБУЖСКИЙ ГВОЗДЬ Помнишь, гераневая Елабуга, Ту городскую, что вечность назад долго курила, курила, как плакала, твой разъедающий самосад. Бога просила молитвенно, * Т ранено, чтобы ей дали белье постирать. Вы мне позвольте, Марина Ивановна, там, где вы жили, чуть-чуть _ постоять. Бабка открыла калитку „ зыбучую: «Пытка под старость — незнамо за что. Ходют и ходют — ну прямо замучили. Дом бы продать, да не купит никто. Помню — была она строгая, Н крупная, е подходила ей стирка белья, е управлялась она с самокрутками. Я их крутила. Веревку — Сирые сени. Слепые. Те самые, где оказалась пенька хороша, где налоелед леденящею Камою губы смочить привелось из ковша. Гвоздь. А не крюк. Он граненый, увесистый для хомутов, для рыбацкихснастей. Слишком здерь низко, чтоб взять и повеситься. оно попростей, ла Вот удавиться - Ну, а старушка, что выжи 5 „ впроголодь, мне говорит, будто важный я гость: ie с гвоздем-то! Все смотрят, и трогают... «Как мне -то? в т и Может, возьмете себе _ „ этот гвоздь?» Бабушка, # вас прошу как „о милости — Только не спрашивайте опять: «А отчего она Вы ведь ' самоубилась-то? ученый... _ ^ Вам легче понять...» Бабушка, страшно мне в „ сенцах и в комнате. Мне бы поплакать на вашем _ . плече. Есть лишь убийства на „ свете — запомните. Самоубийств не бывает вообще. М. И. Цветаева была не только поэтом. Она была литератором вообще (в самом высоком смысле этого слова), более того — философом в литературе. После нее остались не только поэтические произведения, но и немалое количество статей, очерков, отзывов на книги современников, писем. Каждая строка их — кладезь мысли. Очень трудно, почти невозможно как-то урезать их, сокращать — все это нужно читать целиком. И все же — мы попытались выбрать из творческого (публицистическо­ го) наследия Марины Ивановны малую часть ее суждений, затрагивающих тему поэта и современности, поэта и времени. Она так же непреходяща, как и творчество самой Цветаевой. «ПОЭТ - ТОТ, КТО ПРЕОДОЛЕВАЕТ ЖИЗНЬ» «Ж и в у , со зер ц ая свою жизнь,— всю жизнь — жизнь! — у меня нет возраста и л е т лица. М о ж е т б ы т ь — я — с а м а жизнь». «Мне важно, чтобы любили не меня, а мое «я», ведь это включается в(_, мое. Так мне надежнее, просторнее, веч­ ное. ..» «Поэт — тот, кто преодолева­ ет (д о лж е н п р е о д о л е ть ) ж и зн ь...» «Каждая книга — кража у соб­ ственной жизни. Чем больше читаешь, тем меньше умеешь и хочешь жить сама. ...М ного читавший не может быть сча­ стлив. Ведь счастье всегда бес­ сознательно, счастье только бес­ сознательность. .. .Книги мне да­ ли больше, чем люди». «Книга и жизнь, стихотворение и то, что его вызвало,— какие несоизмеримые величины!» «Эстетство — это безумие. Замена сущности — приметами. Эстеты, минуя живую заросль, упиваются ею на гравюре. Эстет­ ство — это расчет: взять все без страдания: даже страдание пре­ вратить в усладу !» «Современность поэта есть его обреченность на время. Обреченность на водительство им. Из истории не выскочишь». «Мое воображение всегда бе­ жит вперед. Я раскрываю еще не распустившиеся цветы, я грубо касаюсь самого нежного и де­ лаю это невольно, не могу не делать! Значит, я не могу быть счастливой? Искуственно «забы­ ваться» я не хочу. У меня отвращение к таким экспери­ ментам. Естественно — не могу из-за слишком острого взгляда вперед или назад». «Не дал мне Бог дара слепо­ сти!» «Я — много поэтов, а как это во мне спелось — это уже моя тайна*. «У ваятеля может остановить­ ся рука (резец). У художника может остано­ виться рука (кисть). У музыканта может остано­ виться рука (смычок). У поэта может остановиться только сердце. Кроме того: поэт видит не- изваянную статью, ненаписан­ ную картину, слышит неигран- ную музыку». «Благоприятные условия? Их для художника нет. Жизнь са­ ма — неблагоприятное условие. Всякое творчество ( . .. ) — пере- барывание, перемалывание, пе­ реламывание жизни — самой счастливой ( ...) . И как ни жесто­ ко сказать, самые неблагопри­ ятные условия — быть может — самые благоприятные. (Так, мо­ литва моряка: «Пошли мне Бог берег, чтобы оттолкнуться, мель, чтобы сняться, шквал, чтобы устоять»). «Не в праве судить поэта тот, кто не читал каждой его строки. Творчество — преемственность и постепенность. . . . — Почему у вас такие разные стихи? — Потому что годы разные... Ждать от поэта одинаковых стихов в f 915 гги в 1925 г. то же самое, что ждать — от него же а 1915 г. и в 1925 г. одинаковых черт лиц а... Красивость — внешнее мери­ ло, прекрасность — внутрен­ нее». «Ни стихов, ни детей у Бога не заказывают, они — отцов!... Стихи — наши дети. Наши дети старше нас, потому что им дольше жить. Старще нас из будущего. Поэтому нам иногда и чужды». «Поэт Революции и революци­ онный поэт — разница... Тема Революции — заказ вре­ мени. Тема прославления Револю­ ции — заказ партии». «Служение поэта времени — оно есть! — есть служение ми- мовольное, то есть роковое: не могу не». «...Современно не то, что перекрикивает, а иногда и то, что перемалчивает». Не хочу ни любви, ни почестей; — Опьянительны.— Не падка! Даже яблочка мне не хочется — Соблазнительного — с ло тка... Что-то цепью за мной волочится. Скоро громом начнет — греметь. — Как мне хочется, Как мне хочется — Потихонечку умереть! Июль 1920 г. 9 • # Б. ПАСТЕРНАКУ Рас-стояние: версты, мили... Нас рас-ставили, рас-садили, Чтобы тихо себя вели, По двум разным концам земли. Рас-стояние: версты, дали ... Нас расклеили, распаяли, В две руки развели, распяв, И не знали, что это — сплав Вдохновений и сухожилий... Не рассорили — рассорили, Расслоили... Стена да ров. Расселили нас, как орлов — Заговорщиков: версты, дали ... Не расстроили — расстеряли. По трущобам земных широт Рассовали нас, как сирот. Который уж — ну который — март?! Разбили нас — как колоду карт! 24 марта 1925 г. * * * Вскрыли жилы: неостановимо, Невосстановимо хлещет жизнь. Подставляйте миски и тарелки! Всякая тарелка будет — мелкой, Миска плоской. Через край — и мимо — В землю черную, питать тростник. Невозвратно, неостановимо. Невосстановимо хлещет стих. 6 января 1934 г. ПИСЬМО Так писем не ждут, Так ждут — письма. Тряпичный лоскут, Вокруг тесьма Из клея. Внутри — словцо, И счастье.— И это — все. Так счастья не ждут. Так ждут — конца: Солдатский салют И в грудь — свинца Три дольки. В глазах красно. И только.— И это — все. Не счастья — стара! Цвет — ветер сдул! Квадрата двора И черных дул. (Квадрата письма: Чернил и чар.) Для смертного сна Никто не стар! Квадрата письма. 11 августа 1923 г. * ** Ты, меня любивший фальшью Истины — и правдой лжи. Ты, меня любивший — дальше Некуда! — За рубежи! Ты, меня любивший дольше Времени.— Десницы взмах! — Ты меня не любишь больше: Истина в пяти словах. 12 декабря 1923 г. СТРАНА С фонарем обшарьте Весь подлунный сеет. Той страны на карте — Нет, в пространстве — нет. Выпита как с блюдца: Донышко блестит! Можно ли вернуться В дом, который — срыт? Заново родиться! В новую страну! Ну-ка воротися На спину коню Сбросившему! (Кости Целы-то — хотя?) Эдакому гостю Булочник — ломтя Ломаного, плотник — Гроба не продаст! Той ее — несчетных Верст, небесных — царств, Той, где на монетах — Молодость моя, Той России — нету. Как и той меня. 1931 г. Редактор В. II. ВЕРБИЦКИЙ. Ордена Трудового Красного Знамени типография издательства «Коммунар». Заказ № 4935