Вестник ТГПУ им Л.Н. Толстого №3 2005

политология № з, 2005 обществе, соседствующем с античным ми­ ром. Здесь гораздо больше ценилось воен­ ное дело, приносящее славу и добычу, чем усердие в земледелии, на что еще в свое время указывали Юлий Цезарь и Тацит. Как раз в традиции так называемой воен­ ной демократии было стремление возвели­ чить воинскую деятельность в качестве идеала в противовес рутине производст­ венной деятельности, которую нельзя было оставить вовсе, но которой можно было пренебречь в своем собственном сердце. Отрицание ценности труда в античном мире попыталось преодолеть раннее хри­ стианство, провозгласившее принцип: «Ес­ ли кто не хочет трудиться, тот и не ешь» (П послание Павла к фессалоникийцам, 111:10). Однако справедливо подчеркивал А. Я. Гуревич: «Трактовка труда, собст­ венности, бедности, богатства в раннехри­ стианской литературе - а эти сюжеты за­ нимают в ней немалое место - может быть правильно понята, только если принять во внимание, что все эти вопросы ставились в плане религиозно-этическом, неизменно спиритуализовались, отнюдь не составляя некой системы “экономических взглядов”» 1. Наступившее Средневековье как раз и де­ монстрировало подобное духовное назна­ чение труда, чеканно сформулированное св. Фомой Аквинским в «Своде богосло­ вия»: «Труд имеет четыре цели. Прежде всего и главным образом он должен дать пропитание; во-вторых, должен изгонять праздность, источник многих зол; в-треть- их, должен обуздывать похоть, умерщвляя плоть; в-четвертых, он позволяеттворить милостыни» 2. Разумеется, всякий экономи­ ческий расчет в отношении результатов тру­ да, который бы пошел дальше обозначенных границ, сурово осуждался. Таким образом, на протяжении боль­ шей части исторического времени господст­ вовали принципы традиционной трудовой этики, ориентированные на удовлетво­ рение минимальных потребностей. Не ис­ чезали они и в эпоху становления буржу­ азных отношений, особенно в странах с укорененными чертами общинного созна­ ния. Так, современный российский историк Б. Н. Миронов, проанализировав феномен традиционной этики на примере эмпириче­ ских материалов, относящихся к россий­ ской сельской общине пореформенного периода, пришел к показательным выво­ дам 3. Оказалось, в частности, что объем нерабочих дней в бюджете времени кре­ стьянина значительно превышал число дней, отданных труду. Динамика первых на протяжении второй половины XIX в. весьма характерна: 1850-е гг. - 230 (62 % ), 1872 г. - 240 (66 %), 1902 г. - 258 (71 %). В западноевропейских же странах в сере­ дине XIX в., наоборот, было 286-308 рабо­ чих дней в год. Б. Н. Миронов пишет: «Крестьяне не жалели времени на поддер­ жание соседских отношений, солидарности и кооперации, на достижение согласия: обсуждение общих проблем, слухов, выра­ ботку поведения в отношении соседней деревни или помещика. Это было необхо­ димо, так как крестьяне были связаны мас­ сой общих дел и обязанностей, круговой порукой и севооборотом. Много времени требовали “общество’’, выполнение общин­ ных обязанностей: собрания, суд, налоги, подати, переделы земли, церковные служ­ бы, ремонт- дорог, мостов и т. п.» 4. Пос­ кольку до 90 % рабочих были выходцами из деревни, то и на промышленных пред­ приятиях пореформенной России проявля­ лись те же качества традиционалистского менталитета: низкая дисциплинированность, неуважение к чужой собственности, нека­ чественная продуктивность, минималист­ ские потребности. Вместе с тем это лишь часть истины. В традиционном обществе (прежде всего аграрном) упорный труд является необхо­ димым условием непосредственного вы­ живания. Мир замкнутых домохозяйств воспроизводит всю совокупность необхо­ димых жизненных средств внутри себя, поэтому здесь хозяйственная деятельность, можно сказать, имеет тотальный характер. Крестьянское время - это непрерывная, ежедневная чреда хозяйственных дейст­ вий, которую не могут прервать даже праздники, хотя, разумеется, в этот период существенно понижается интенсивность трудовой активности. Современный иссле­ дователь традиционного крестьянского ук­ лада России в XVHI в. J1. В. Милов, отме­ чая особенное значение природно-геогра­ фического фактора для российской исто­ рии, показал, что «великорусский пахарь»,