Вестник ТГПУ им Л.Н. Толстого №3 2005

№ 3, 2005 ВЕСТНИК ТГПУ им. Л. Н. Толстого рушении старинной крестьянской идиллии: «С тех пор, как черт где не поймет, // Там слушает он бабские советы, // В бабской крутится толпе / / Ив аду этим поддер­ живает порядок!» [1, 48]. Однако не только « бабская толпа » яв­ ляется «адом», но и сам настоящий ад, где хватает людей всех без исключения соци­ альных положений, где «и пан, и нищий», «генерал и солдат », «эконом и мужик» («Был в Чистилище!») несут кару за непра­ ведную жизнь, все же, по убеждению по­ эта, является преимущественно «бабским обществом» и впечатляет не столько соци­ альной (хоть Франтишек Богушевич отме­ чает, что «мужиков здесь не так уж и много», а «все больше богатых панов»), сколько гендерной диспропорцией: «Пойду в чистилище я то, посмотрю на чудеса! // Ну и чудеса, братец, в том чистилище! <...> А что баб и девок - скажу так - // Втрое больше, чеммужчин по счету. //Кто за что, а бабы - больше за язык. <...> Мно­ го оченьмолодых, что обманывалимужей; // Колдуний и старых сводниц » [1, 63]. И показательно, что в определении главных женских пороков, стоивших адской кары, поэт-демократ второй половины XIX в. полностью солидарен со средневековыми монахами-доминиканцами: болтливость, брачная измена и колдовство. Конечно, эта солидаризация довольно условна и нес­ колько иронична, однако чрезвычайно по­ казательна в плане живучести и стойкости старых стереотипов, которые могут вы­ звать у читателя улыбку, но не отторжение. Именно этим объяснялась популярность подобного рода сюжетов, которые неиз­ бежно пробуждали в массовом крестьян­ ском подсознании гендерные архетипы, питающие социальный миф патриархаль­ ного белорусского крестьянства. К числу подобного рода произведений можно отне­ сти и стихотворение поэта-священника Ка­ зимира Свояка «Бабе и черт дорогу уступа­ ет» (1924), герой которого при действенной помощи жены обманывает незадачливого дьявола [7, 101-106], а также притчу Вац­ лава Ластовского «Злая баба» (1923). Ге­ рой притчи, крестьянин, у которого была «злая» жена, решил однажды при помощи хорошей розги «дать науку бабе», но та «на злость ему, прыгнула с берега в омут иутопилась». Через год мужик, чувствуя вину, возвращается к омуту, но вместо ба­ бы вытягивает оттуда вожжами черта, ко­ торый падает «на колени перед дедом и да­ вай благодарить, что спас». По словам нечистого, злая баба, которая попала в дья­ вольский «тихий омут», в «ад его превра­ тила », а самого его «совсем замучила». После этого крестьянин решает не спасать жену, а «с чертом так и ничего: подру­ жился дед, и долго вместе поле пахали, пни корчевали, и браниться даже не бра­ нились » [4, 168]. Таким образом, представлена парадок­ сальная ситуация, в которой совместная жизнь с чертом является для патриархаль­ ного крестьянина меньшим злом, чем жизнь с законной женой. Именно при по­ мощи такой художественной гиперболы отдельные белорусские писатели начала XX в. стремились отразить не только кри­ зис, но и окончательный упадок ценностей патриархальной семьи аграрного социума. В этом контексте дьявол осмыслялся ими как хороший знакомый, едва ли не «род­ ной» персонаж извечной мистерии борьбы сил добра и зла с уже предопределенным Богом финалом. И само наличие дьявола как одного из действующих лиц этого сце­ нария служило своего рода гарантией «счастливого» завершения сакральной ис­ тории, предсказанной библейскими проро­ ками. Но героями Апокалипсиса, воинами Судного дня стали вовсе не христианские праведники, как виделось древним проро­ кам, не знавшим силу настоящих возмож­ ностей окончательно освобожденной чело­ веческой натуры, и не под копытами небесной конницы во главе с архангелом Михаилом должен был погибнуть старый дух непокорности, а под бабскими нагово­ рами, так как «баба» (resp. человек), кото­ рая считает себя свободной от старых мо­ ральных принципов и канонов, действи­ тельно страшнее дьявола. Наиболее ярко и отчетливо подобную мысль высказывает в своей были «В Панасовом селе» (1920) Алесь Гарун, перед героем которого сту­ деной зимней ночью является почти вызы­ вающий жалость дьявол в старом «немец­ кого кроя сюртуке» с «непозволительно короткими рукавами », пытаясь спастись от холода, «достающего до самого нутра,