Вестник ТГПУ им Л.Н. Толстого №3 2005

ФИЛОЛОГИЯ № 3,2005 каго совершенства, в высоком более, не­ жели в других слогах, необходимо. В красивой речи неудачно помешенное обстоятельство часто прикрывается многи­ ми ея красотами; один только разборчивый вкус может приметить сей скрытый недос­ таток. <.. > В высоком напротив того слоге нагая простота позволяет видеть малейшее нарушение приличия: недостаток же заме­ ченный в высоком тем неприятнее кажет­ ся, чем более различия находит ум, сравни­ вая оный с другими высокими мыслями и чем сильнее потом упадает воображение с высоты своего стремления и восторга. «Обстоятельство маловажное мысль не­ благородная могут, говорит Блер, разру­ шить все очарование высокаго. <...> Вооб­ ражение наше, следуя за мыслями писателя, обыкновенно, возвышается и, воспламенившись величием оных, прини­ мает высокий полет. Есть ли среди своего парения не будет оно поддерживаемо, но вдруг-оставлено: то нечаянное его падение причинит душе мучительное чувствование. Особливо трудно с приятностию перехо­ дить от высокаго описания к обыкновен­ ному, не показывая виду падения». Клавдий (sic!), описав сражение ис­ полинов, поражающих горами друг дру­ га, обезобразил сию высокую картину тем обстоятельством, что представил од­ ного Исполина, несущаго на плечах гору, и текущия по спине его ручьи из оной» [11, 201-203]. Знакомый с работой Блера по фран­ цузскому переводу Толмачев механически переносит' в свой текст ошибку в имени Клавдиана, совершенную его французским источником: «Dans un passage de Claudius, sur le combat des geans, Гidee de se lancer des montagnes, qui est grande en elle-meme, devient tout a fait burlesque, et n’est cependant defiguree que par la seule circonstance d’un geant qui, portant le mont Ida sur ses epaules, a une riviere qui lui coule le long du dos» [15, 91]. Катенин, на фоне подобных сопостав­ лений римского и английского эпиков предпочитающий Клавдиана новейшим поэтам, и в частности Байрону, выглядит не столько как участник полемики клас­ сиков с романтиками, сколько как возоб- новитель спора «древних» и «новых», в очередной раз высказавшийся в пользу «древних». Заметим, однако, современную ему диспропорцию в отношении к клас­ сической и поздней римской литературе: Толмачев, с его классической образован­ ностью, публикующий в «Журнале древ­ ней и новой словесности» (1818-1819) пе­ реводы из Саллюстия и вергилиевских «Буколик» и «Георгию), явно видит в «Клавдии» только производную от блеров- ских эстетических конструкций, так ска­ зать, самозарождающийся в них пример, и не задается вопросом о бытии этого не­ удачливого рачителя высокости на его соб­ ственном историческом поле, за пределами английской и шотландской эстетической мысли. Клавдиан, чье значение для эстети­ ческих трактатов рубежа столетий, как ка­ жется, целиком замкнуто между де­ виациями высокого из Ш главы Псевдо- Лонгинова трактата, становится для рус­ ского читателя диковинным эндемиком англо-шотландского эстетического заповед­ ника, самое имя которого, возникающее лишь в одной узкой ситуации, можно иска­ жать безбоязненно, поскольку нет' вероят­ ности встретиться с ним где-либо еще. R. L. Shmarakov “THE INFLATED РОЕТ”: CLAUDIAN, ADDISONANDGIGANTOMACHY The article is devoted to the perception ofClaudian as an inflated poet (poeta tumidus sive ampullatus ), which has been formed in the conception of the sublime. English and Scottish aesthetic theories of the 18thcentury (Addison’s judgement about Milton’s epic and Blair’ s rhetorical prescriptions) had influence on Russian receptions of Claudian’s poetical works on the boundary of the 18й and 19thcenturies.