УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ ВЫПУСК 11

тех элементов, которые и образуют остроту и каламбур. Здесь, таким образом, как и везде, природа, выгнанная в дверь, проби­ рается через окно, и люди, не имеющие возможности отреагиро­ вать прямым действием, отделываются окольным словом. И при­ мечательно, что эти «шуты» у Достоевского очень часто еще и хронические алкоголики и остроты свои рождают преимущественно «под парами». Мы уже выше обратили внимание на этот уклон пьяных к каламбурам, на их неодолимое болезненное тяготение к игре словами. Шут, «хронический» остряк, в отношении к исполь­ зованию слов очень близок к пьяному: оба они (один ■сознательно, другой невольно) склонны ко всякой деформации слова, ослабляя или вовсе выключая тормозы логики. Шут же пьяный есЛ ш'>т в квадрате, и Достоевский не только художест­ венно, но и научно прав, когда именно с косноязычных, заплетаю­ щихся уст срывает каламбуры, как, например, о капитане Капито­ не — Иволгина, о пороках и железных дорогах — Лебедева, о «положении» сестры — Лебядкина, об исправнике — Направ­ нике — Федора Карамазова. Некоторые остроты «падают» на долю Дмитрия Карамазова, но Дмитрий Карамазов — человек с крайне неустойчивой психи­ ческой конституцией, с постоянной (по терминологии Достоев­ ского) «шаткостью» и раздвоенностью, и его каламбуры, как он сам говорит. — не каламбуры, а бред (X, 81), тяжелый бред его измученной противочувствиями души. I Душевная раздвоенность характерна и для Раскольникова, у которого, особенно после совершенного им преступления, обострен­ ность внимания к двузначным словам прямо маниакальна. Он не столько сам, впрочем, их говорит, сколько болезненно чутко воспринимает. Вообще, чрезмерность внимания к двузначным вы­ ражениям наиболее резко выявляется у тех героев, чья душевная раздвоенность принимает уже патологический характер. Таков Голядкин-старший со своим двойником Голядкиным-младшим; таков и Иван Карамазов со своим alter-ego «чёртом». Диалоги Голядкина и Ивана Карамазова остротами и двусмысленно­ стями преизобилуют. Однако, учтя (и вычтя) остроты и каламбуры героев Достоев­ ского, мы все еще получаем значительный нерастворимый «осадок» лично-авторских острот. Ими изобилуют не только авторские реплики в художественных произведениях, но и публицистические статьи и письма Достоевского. Если к этому еще добавить, что многие остроты героев Достоевского — точные дублеты его собственных, то необходимо будет признать, что постоянное тяготение к остротам, двузначным и многозначным словам и выражениям — характерное свойство не только языка героев Достоевского, но и стиля его самого. Мы этого и должны были ожидать. Творец «Двойника» и целой галереи «двойников», писатель, сам о себе сказавший, что более глубокой идеи, чем в «Двойнике», он в своем творчестве не 43