УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ ВЫПУСК 11

«ггоследнее странствование», до последней минуты не отдает себе отчета, куда он, собственно, собирается идти: Нет, уж лучше просто большая дорога, так просто выйти на нее и пойти... Большая дорога это есть нечто длинное, чему не видно конца,—точно жизнь человеческая. В большой дороге заключается идея... Vive la grande route!... VII, 515. Какой знаменательный и остроумный переход от «большой дороги» мечтаний и размышлений Степана Трофимовича к другой большой дороге, реальной, по которой уже не в мечтах, а в дей­ ствительности начинает свое странствование Степан Трофимович. И какая ирония в том, что «большая дорога», к которой наш пилигрим наконец дорвался, проходила всего в полуверсте от Скворешников, гнезда его двадцатилетнего пребывания. И как горько звучит этот выкрик «Vive la route!» и сравнение «дороги» с бесконечностью и жизнью, когда мы знаем, что эта «дорога» так быстро привела Степана Трофимовича не к бесконечности, а к последнему концу, не к жизни, а к смерти. Смешная й печальная дорога! Не менее печальна и совсем другая «дорога» совсем другого героя Достоевского — Дмитрия Карамазова. Считая себя убийцей Григория и узнав, что к Грушеньке вернулся ее «прежний и бес­ спорный», Дмитрий решает «устраниться» с ее пути и ка утро покончить с собой, но до этого хочет он еще раз посмотреть на свою «царицу». Для этого нанимает он ямщика и отправляется в Мокрое. По дороге Митя заговаривает с ямщиком: Ты ямщик? ямщик? Знаешь ты, что надо дорогу давать. Что ямщик, так уж никому и дороги не давать, дави, дескать, я еду! нет, ямщик, не дави! Нельзя давить человека, нельзя людям жизнь портить; а коли испортил жизнь —■наказуй себя... если только испортил, если только загубил кому жизнь — казни себя и уйди. X, 87. Так от «дороги» ямщика переходит Митя к собственной, как он полагал, последней дороге своей жизни. И слова свои «нельзя давить человека» относит он не столько к ямщику, сколько к себе самому, только что «раздавившему» Григория. Глава, из которой мы привели цитату, знаменательно называется «Сам еду!», и пер­ вые слова Мити по прибытии в Мокрое следующие: Я... Я тоже еду. Я до утра. Господа, проезжему путешест­ веннику... можно с вами и до утра? Только до утра, в последний раз. X, 92. «Проезжему путешественнику... до утра» — в устах Мити эти слова имеют особый смысл, так как под утро собирается он покончить с собой и, следовательно, он и впрямь «проезжий путешественник»... Но как дошел Митя до этой «дороги», где и как он блуждал (н блудил) раньше? Об этом он сам, в свойственном ему аллегори- чески-символическом стиле, так рассказывает Алеше; 36