УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ ВЫПУСК 11

перед которым он бы не покурил, по своему обыкновению чем нибудь самым приятным и сладким, так что обкуривае­ мое лицо только нюхало и чихало в знак величайшего удовольствия. Р ] 9 ,Ц Метафора «курения» (в смысле лести, ср. «курить фимиам») конкретизирована до того, что лицо, к которому «курение» направ­ лено, начинает «чихать». Здесь конкретизации метафоры способ ствует картинность изображения, иногда этот же эффект дости­ гается еще меньшими средствами — буквально одним, как бы мимоходом (в скобках) словом: Доктора решили, что от мордасовского гостеприимства у- князя сделалось воспаление в желудке, перешедшее (ве­ роятно, по дороге) в голову. И, 276. Благодаря «дороге» и «переход» воспаления от желудка к голове становится как бы конкретным, словно болезнь и впрямь двигалась по какому-то тракту. Это тяготение Достоевского (и его героев) к конкретизации всякого выражения идет так далеко, что даже такое ординарное ласковое обращение к детям, как «голуб­ чики», и то считает он необходимым оправдать: Голубчики мои, — дайте я вас так назову — голубчиками, потому что вы все очень похожи на этих хорошеньких сизых птичек... X, 434. Подумать только: чтобы детей называть «голубчиками», нужно ссылаться на их сходство с птичками! Но, очевидно, «голубчики» для Алеши Карамазова (это им сказано) не просто ласковое слово, не эмоциональное только обращение, а наглядное представ­ ление, конкретный образ. После этого нас уж не удивит, что даже такое исключительное переживание, как ощущение полной миро­ вой гармонии и остановки времени у эпилептика Кириллова.—и го находит себе наглядное и конкретное выражение. Кириллов об этом так разговаривает с Ставрогиным. — Когда же вы узгтали, что так счастливы? — На прошлой неделе, во вторник, нет в среду, потому что уже была среда, ночью... Я часы остановил, было тридцать семь минут третьего. —В эмблему того, что время должно остановиться? VII, 196. «Бес» Ставрогин не может не скаламбурить над эпилептиче­ ским и «апокалиптическим» Кирилловым, и его вопрос о времени, когда оно остановилось, не лишен яда. Но самому Кириллову, который, по отзыву Верховенского-отца, «просто говорить не умеет, не то, что каламбурить» (VII, 114), не до шуток: для него останов­ ка часов, действительно, эмблема остановки времени. Здесь мы снова сталкиваемся с сочетанием каламбура и аллегории. Нередко у Достоевского аллегории-эмблемы переходят в символы, и их Miioi означность дает ему возможность оперировать Ими с исключительным остроумием и изобретательностью. Так, например, Степан Трофимович Верховенский, собираясь в свое 35