УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ ВЫПУСК 10

Бичуя самодержавно-крепостническую Россию, Гоголь далеко не всегда атакует ее в лоб. Чаще всего он прибегает к лукавому юмору, используя при этом иронию, фигуры умолчания. Эти приемы имеются и у Чернышевского, правда в меньшей степени: «Жена его... впрочем они были совер шенно довольны друг другом»,— иронически пишет Гоголь. Чета Дятловых тоже была вполне довольна друг другом,— замечает Чернышевский,— потому что муж мог, «не моргая и не двигаясь, слушать рассказы и жалобы» жены,сколько ей было угодно. И автор иронически замечает: «Можно ска­ зать, что мало на свете таких счастливых жен, как Софья Филипповна» (XII, 68). Описывая «Исторические времена: Саратова, он сравнивает блеск дачи губернатора Панчулуд зева с блеском двора Людовика XIV. В заключение описа ния дачи, где в прудах «плавали люди в лодках и лебеди без лодок», автор с лукавым юмором замечает: «Представь те себе... однако и не трудитесь представлять себе, потом\ что вы не сумеете вообразить себе все это в надлежащем блеске» (XII, 507). Гоголь вступает в интимные отношения со своими героя­ ми, мнимо восхищается их бекешей или чаепитием, а чи тателю ясно, что делается это с той целью, чтобы ого лить убогие, пошлые представления этих людей о счасты человека. И Чернышевский тоже, прикинувшись добропоря дочным обывателем, мещанином, выворачивает наизнаню, образ мыслей, жизненные «идеалы» Марии Алексеевны. Софьи Филипповны, рассказчика из романа «Алферьев: и др. лиц. В черновике романа «Что делать?» рассказыва лось о врачах, именуемых «тузами», «звездоносцами» (но­ сили звезды на груди). «Убиваясь» от зависти к ним, автор восклицает: «О, как бы я желал иметь звезду! Клянусь, на все готов, только укажите мне средство получить звезду! (XI, 618). Это уже совсем по-гоголевски. Таким образом, ирония, к которой, вслед за Гоголем, так часто обращался Чернышевский, свидетельствует о его превосходстве над созданными им героями, это ирония опти миста, просветителя и революционера-демократа. Чернышевский продолжал гоголевские традиции и в обла­ сти литературного языка. Подвергая суровой критике свои манеру письма, он предупреждал: «Это не язык Пушкина или Лермонтова, а язык Гоголя» (XV, 392). Традиции эти сказываются в дальнейшем сближении книжного литератур ного языка с бытовой разговорной речью, т. е. в его демо- 288