УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ ВЫПУСК 10

которую он воспитывал с детских лет. «Я с девяти лет, ма­ маша, решил— ничего еще не понимая в слове волокитство никогда не волочиться,— говорит он,— четырнадцати лет я решил, что не буду любить никакой женщины, кроме той, которая услышит от меня предложение» (XIII, 639). Этим принципом он и руководствуется в своей жизни. Потому-то женщины относятся к нему с большим доверием, зная, что он никогда не оскорбит человеческого достоинства и не на­ рушит человеческих прав женщины даже в том случае, корда она сама считает их утраченными. Он враг отречения от земных радостей. Выступая против стеснительных условий для женщины, осуждая аскетизм, Владимир Васильевич провозглашает мораль здорового нормального человека: женщине не должно быть чуждо все человеческое. Вот почему он решил добиться полного осво­ бождения Авроры Васильевны от тех обязанностей, которые обрекают ее на одинокое существование. Его раздражает равнодушие матери к нескладной личной жизни дочери. Она даже не допускает мысли о том, что у дочери могут быть потребности сердца. Когда-то Аврора Васильевна любила и была любима, но для счастья и спокойствия близких лю­ дей отреклась от личного счастья. Кто искренно любит Аврору Васильевну, те желают ей полноты жизни. «Так нельзя жить,—справедливо замечает Надежда Григорьев­ на,—живя только для других, не живя хоть сколько-нибудь и для себя. Это не жизнь — подавлять жизнь в себе» (XIII, 719). Владимир Васильевич вполне согласен с нею, он и нап­ равляет свои усилия на освобождение сестры от стеснитель­ ных условий. Правда, он оговаривается, что его обязанность помочь сестре, но думать за нее и навязывать ей свое пони­ мание счастья он не собирается. Пусть она сама и придумает решение, и если оно обеспечивает ей безусловную свободу, то он согласится с ней. «Всякое слово ее закон для меня, ко кроме тех слов, которые— отречение ее от свободы. Я не признаю права человека отрекаться от свободы»,— заявляет он (XIII, 748). Владимир Васильевич считает сестру самым близким своим другом. «В минуты уныния» он к ней обращает свои мысли, считая мать в сравнении с ней посторонним челове ком. На ее груди он намерен излить «многолетнюю кручину». Он готов расцеловать ее ноги в знак благодарности за все то хорошее, что она вложила в его грудь. 248