ТОЛСТОВСКИЙ СБОРНИК 2012

63 в своих собраниях мыслей на каждый день, как наиболее репрезентативные в деле отражения основных положений даосской системы взглядов. В сборнике «О жизни» Толстой цитирует Лао-цзы: «Небо и земля вечны. Вечны они потому, что они суще- ствуют не для себя. Потому они и вечны. Так же и святой муж отрешается от себя и этим становится вечен» [Толстой, 2006, 38], [Древнекитайская философия, 1994, 267]В этом же разделе Толстой знакомит читателя и со своими собственными рас- суждениями относительно этого вопроса и приходит к выводу, что самосовершен- ствование человека зависит от того насколько сильно в нем самоотречение, «осво- бождение от своей личности» [Толстой, 2006, 39]. Интересно, что идею самоотрече- ния мы можем найти и в буддизме, и это подтверждает тот факт, что писатель ин- тегрировал общие черты различных религиозно-философских учений, дабы демон- стрировать торжество единого, универсального нравственного закона не смотря на все индивидуальные, специфические, но, тем не менее, наносные и несущественные, с его точки зрения, их проявления. И если мы находим общую посылку, заключаю- щуюся в отказе от себя, собственного «Я», то развитие ее различно. У Л. Толстого это самоотречение должно быть в осуществлении в пользу ближнего, собственная жизнь человека положена на служение другому. В даосизме путь самоотречения преподносится как возможность становления человека в вечности. Причиной того, что Лев Толстой оказался близок к подобным рассуждениям, является, возможно, его стремление найти выход из ситуации страха перед смертью. Писатель, осознавая свою конечность, а следовательно, бессмыс- ленность укорененности лишь в себе, своем «Я», нашел путь самоотречения, отказа от личности, как стремление служить ближнему и, таким образом, увековечить себя, решить проблему страха смерти, «страха небыийственности». Но не только даосизм и буддизм со своей концепцией самоотречения повлияли на Толстого. Христианст- во, с идеей жертвы (жертва Христа) и служения было более близким Толстому, и скорее именно оно сыграло решающую роль в становлении мировоззренческой позиции русского писателя относительно рассматриваемого вопроса. Можно заметить, что большинство включенных в работы Толстого идей, или так называемых мудрых мыслей китайской, индийской систем по содержанию, по идейной компоненте (по посылке, интенции) очень близки христианскому учению. Складывает- ся ощущение, порой, что писатель пытается где-то подтвердить Евангельскую мысль, где-то отыскать общий знаменатель для разрозненных мыслей, гармонизировать уче- ния. Более отчетливо это стремление предстает перед нами, когда мы встречаем в днев- нике следующую запись: «Читал Конфуция. Все глубже и лучше. Без него и Лао-цзы и Евангелие не полно. И он ничто без Евангелия» [Толстой, 1985, 323]. Еще раз обра- тим внимание на то, что Лев Толстой искал истину и ее подтверждение; вся мудрость мира представляла для него единство этого истинного знания, которое не только не противоречит друг другу, но и дополняет, придает целостность. Отдельного и подробного рассмотрения в контексте проблемы корреляции и созвучия толстовского и даосского миропониманий заслуживает понятие «дао». Дао, в наиболее общих трактовках китайской мысли, интерпретируется как мировой закон, путь. В конфуцианстве дао имеет этическое измерение, а в даосизме оно ней- трально и не наделяется моральными качествами. Лев Толстой трактовал дао как всеобщий закон любви и добра, и измерение его в нравственных категориях сбли- жает русского мыслителя в данном вопросе с позицией конфуцианства, нежели дао- сизма. В учении русского мыслителя есть и представление о неком пути, направле- нии по которому необходимо двигаться человеку для того, чтобы достичь совер- шенства и единства с миром. Анализируя представления о дао, мы считаем возмож- ным в данном контексте обратиться к понятию Бога в философском наследии Льва