ТОЛСТОВСКИЙ СБОРНИК 2012

58 та. Обег земли Пахомом сопровождается движением солнца: «брызнуло из-за края солнце», «взглянул на солнышко – уже время об завтраке», «поглядел на солнышко, видит – самый обед», «оно до земли дошло, уж краешком заходить стало». Эпитетами «красное», «кровяное» задается трагическая развязка, предопределяется смертельный исход. В рассказе рисуется космического плана картина: огромное степное простран- ство, солнце, совершающее свое природное движение, мудрые философы-башкиры на холме (шихане) и внизу Пахом, обегающий землю, желающий, во что бы то ни стало получить ее «навсегда». Башкиры у Толстого олицетворяют собой естествен- ность и природную мудрость жизни, простодушие, доброту и наивность, которые от- мечал писатель у людей самарского Заволжья. Духовно башкиры выше снедаемого жаждой наживы Пахома. Л. Н. Толстой показывает в рассказе патриархальный быт кочевника-скотовода, который вытесняется трудом мужика-пахаря. В «народных рас- сказах» писателя рецепция инонациональной жизни идет в русле мировоззренческой позиции писателя – преподнесение высоконравственных христианских истин. «Инонациональное» возникает в религиозно – философских размышлениях Л. Н. Толстого 80-90-х годов о вере, нравственно – этических принципах учения Христа. В этом отношении интересна переписка Л. Толстого с татарином Асфен- диаром Заянетдиновичем Воиновым, с которым писатель делился своими представ- лениями об истинной вере. В одном из писем он сообщает своему корреспонденту, что очень дорожит «духовным общением с магометанами», что ему известно «уче- ние Тариката и Суфиев», недостаток которого заключается в том, что по этому уче- нию «сознание в себе бога» допускается только для некоторых людей, тогда как «соз- нание в себе бога есть свойство всякого человека, так как душа человека есть частица божества…» [Толстой, 1954, т. 73, 305]. Толстой размышляет о мистическом направ- лении в исламе – суфизме, главной целью которого был Аллах: суфии стремились приблизиться к нему посредством внутренней духовной работы. Л. Н. Толстой не со- глашается с Воиновым, называя его определение веры «доверием», которое возникает у людей, живущих в той или иной этнической общности и имеющих духовных учите- лей: «Если я родился среди чувашей или индейцев и доверяю всему тому, что мне го- ворят их учителя, это не вера, а доверие, и основанных на таком доверии вер тысячи противуположенных одна другой» [Толстой, 1954, т. 73, 305]. В письме от 11 ноября 1902 года появляется этноним «чуваш»: продолжается обсуждение вопроса о вере, который дается в форме диалога двух людей, чуваша и Магомета. Толстовская точка зрения излагается через позицию немагометанина. Чуваш замечает, что он не видел, как Бог передавал истину, не имеет доказательств, что Магомет-пророк, что есть еще приверженцы других многочисленных вер – «таотисты, буддисты, брамины, мормоны», у которых точно такие же пророки, как Магомет. Писатель просит прощение за сказанное, за вероятность возможного ос- корбления, но считает при этом, что «истину нельзя говорить вполовину». Называя Воинова «любезным братом», Толстой полагает, что «магометанство» будет «очень хорошим учением», когда «откинет слепую веру в Магомета и Коран», когда возь- мет из него то, что «согласно с разумом и совестью всех людей», нужное для всех людей [Толстой, 1954, т. 73, 321]. Толстой размышляет об универсальной, единой и объединяющей всех вере. Дневниковая запись от 15 ноября 1909 года фиксирует ту же толстовскую мысль о вере общей, «одной» для всех людей: «Индейцы гово- рят, что только одна их вера браминская истинна, китайцы говорят, что истинна только буддийская вера, татары, турки, персы – что истинна только Магометова ве- ра, евреи говорят, что истина в их вере, христиане говорят, что все эти веры непра- вильны, а правильна одна христианская, но сами разошлись на разные веры: като- лическую, греко-российскую, лютеранскую и разные протестанские веры. Истинна