ТОЛСТОВСКИЙ СБОРНИК 2012

57 инородцы – башкиры и их патриархальный уклад жизни. Критика собственности и проповедь отказа от материальных благ жизни дается на инонациональном материа- ле в рассказе «Ильяс», героями которого является башкир Ильяс и его жена Шам- Шемаги. В судьбе Ильяса проявляется инвариант библейского мифа об Иове, две составляющие части ветхозаветной легенды: жизненные испытания, которым под- вергается герой, и духовная истина. В данном случае «счастье», верное понимание которого приходит в результате перенесенных бедствий, когда происходит прозре- ние героев и осознание истинного смысла жизни. Только в бедности Ильяс и Шам- Шемаги обрели «настоящее счастье»: ушли заботы о своем добре, и пришло время о душе подумать и богу помолиться. Писатель не определяет бога конфессионально, хотя в рассказе присутствует служитель ислама мулла и Ильяс-мусульманин. Бог – это те духовные нравственно-этические постулаты, которые определяют истинное бытие, комплекс идей, необходимых человеку, к какой бы вере он ни принадлежал, кем бы он ни был – «башкирцем» или русским. В основу рассказа «Много ли человеку земли нужно» положена легенда о про- даже-обеге земли. Идейная тенденция произведения – критика частнособственниче- ских корыстных интересов; Толстой показывает и конкретизирует в рассказе тот жизненный процесс, который он определил в письме к Фету, как «борьбу» «кочево- го быта» с «земледельческим, первобытным». Патриархальные, кочующие по степи башкиры с позиции материальной выгоды, приобретения земли, определяются рус- ским купцом как «несмышленые», так как землю у них «можно почти даром взять» [Толстой, 1937, т. 25, 72]. Кочевой уклад жизни башкир, живущих в гармонии с при- родным миром, выступает у Толстого как идеал естественной патриархальной жиз- ни: «Живут все в степи, над речкой, в кибитках войлочных. Сами не пашут и хлеба не едят. А в степи скотина ходит и лошади косяками. За кибитками жеребята привя- заны, и к ним два раза в день маток пригоняют; кобылье молоко доят и из него ку- мыс делают. Бабы кумыс болтают и сыр делают, а мужики только и знают – кумыс и чай пьют, баранину едят да на дудках играют. Гладкие все, веселые, все лето празднуют. Народ совсем темный, и по-русски не знает, а ласковый» [Толстой, 1937, т. 25, 72]. В изображении писателя башкиры – невинные дети природы, люди степ- ного мира, живущие в согласии с ним; показывается природный гомеостаз. Жизнь башкир, их обычаи и нравы соответствуют христианским добродетелям: нет жажды накопительства, они равнодушны к материальным благам и довольствуются малым, необходимым; простодушны, гостеприимны, спокойны и веселы. В рассказе башкиры противопоставлены православному, но по существу не христианину – «выбившемуся в люди», утробно жадному Пахому, который хочет «купить земли в вечность», «взять в вечность». Последнее словосочетание неодно- кратно повторяется, становится лейтмотивом жизненных устремлений героя. Для Пахома земля обязательно принадлежит кому-то, ею владеют, поэтому она идет с определениями «моя», «своя», «твоя»: «И стал Пахом помещиком: свою землю па- хал и сеял, на своей земле сено косил, со своей земли колья рубил и на своей земле скотину кормил. Выедет Пахом на свою вечную землю пахать или придет всходы и луга посмотреть – не нарадуется. И трава-то, ему кажется, растет, и цветы-то цве- тут на ней совсем иные. Бывало, проезжал по этой земле – земля как земля, а теперь совсем земля особенная стала» (курсив наш.– Л. С .) [Толстой, 1937, т. 25, 69]. Для кочующих башкир земля – это необъятная, не ограниченная в своих просторах степь, не принадлежащая никому, общая для всех. Степь возникает как архетип пространства и воли, естественных первозданных начал бытия. Башкиры продают землю естественной природной «мерой» – днем, символом которого является солнце, совершающее свой вечный круг бытия с восхода до зака-