ТОЛСТОВСКИЙ СБОРНИК 2012

321 скажу, если не забыл еще… – Голос его звучит глухо и грустно. Чувствуется, что он сам пережил то, о чем говорит поэт…» [Черткова, 2006, 112–113]. И уже в октябре 1910 г., т. е. в год смерти, вспоминает секретарь Толстого В. Ф. Булгаков, «деклами- ровал и хвалил «Silencium» Тютчева, стихи, напечатанные в «Круге чтения». Это – об- разец тех стихотворений, в которых каждое слово на месте!» [Булгаков, 2006, 138]. В первом издании «Круга чтения» Толстой поместил три стихотворения: Пуш- кина – «Когда для смертного умолкнет шумный день», Боратынского – «Смерть» и Тютчева «Silencium». Однако в следующих изданиях первые два были опущены и оставлено только «Silencium» [Благой, 2006, 152–169]. «Круг чтения» – это, по словам Д. Н. Благого,– «книга жизни Толстого» [Там же, 167], – высветила диалек- тику его взглядов на многие вопросы, волновавшие русское общество в эпоху рево- люционных преобразований. Они, как мы видим, не оставались неизменными, но отношение к «Silencium!» было постоянным. Замечая, что во многих европейских языках молчание, безмолвие и тишина обозначаются одним словом, и источник значения этих слов заключен в тишине, Н. Д. Арутюнова не могла, конечно, пройти мимо стихотворения Тютчева. «Свой призыв к молчанию Тютчев, по-видимому, не случайно обозначил латинским словом Silencium, объединяющим значения тишины и молчания. Он звал к той тишине, в ко- торой проницается сущность мира и душа живет природной жизнью: Молчи, скры- вайся и таи И чувства, и мечты свои – Пускай в душевной глубине Встают и захо- дят оне, Безмолвно, как звезды в ночи, Любуйся ими и молчи [Арутюнова, 2000, 432]. Разделяя мнение автора статьи, что название стихотворения Тютчев не слу- чайно дал на латинском, мы вместе с тем позволим себе высказать ряд соображений, дополняющих или отличающихся от высказанных выше хорошо известным в лин- гвистике, авторитетным исследователем. Для того, чтобы выяснить, как в этом стихотворении отразилась языковая лич- ность Тютчева, надо прежде всего показать, какими языковыми средствами транс- формируется идея молчания. Уже загадочно само название не на русском или ка- ком-нибудь современном языке, а на мертвом разговорном , но общим для всей на- учной и культурной Европы – латинском. Следовательно, Молчание – это одно из свойств человека, одна из способностей, преобразующая мертвый язык в живой язык мыслей: поэзии, науки, культуры и т. п. Так гипотетически мы можем кратко объяснить предпочтение латинского « Silencium !» русскому Молчанию . «Молчание в мире человека может быть уподоблено затишью в природе – от- сутствию звуков, безмолвию, тишине, успокоению или упокоению, умиротворению или убыванию жизненных сил, замиранию или умиранию, укрытию или сокрытию» [Арутюнова, 2000, 417]. Н. Д. Арутюнова перечислила все ситуации молчания , рас- сматриваемые в статье, в которых выражается его экстенсионал и контексты упот- ребления. Но если попытаться выяснить все смыслы стихотворения, надо отметить (и это, по-нашему, выше всего ценил Толстой): молчать, т. е. не высказывать вслух все, что ты думаешь о себе и о других, чем ты живешь, можно лишь тогда, когда че- ловек ощущает себя частицей окружающей его воздушной и водной стихии, одухо- творяющих человека в его внутреннем одиночестве. На такое понимание стихотво- рения наводит его структура. В стихотворении 3 шестистишия. В каждом шести- стишии первые четыре строки – страстное обращение к человеку, выраженное раз- личными языковыми фигурами: 1) формами повелительного наклонения – Молчи, скрывайся и таи И чувства и мечты свои …; 2) риторическими вопросами, на кото- рые, как известно, не ожидается ответа – Как сердцу высказать себя? Другому как понять тебя? 3) умозаключением, своего рода ответом на обращения в первом и втором четверостишии – Лишь жить в себе самом умей – Есть целый мир в душе