ТОЛСТОВСКИЙ СБОРНИК 2012

212 но-рыжим и среднего роста человеком, теперь же он был не рыжий, а седой и со- всем маленький <…>. Я говорю: чей малый? – переспросил я и оглянулся на Про- кофия. Лицо Прокофия сморщилось, скулы задрожали. – Мой это, – проговорил он и, отвернувшись от меня и закрывая лицо рукою, захлюпал, как ребенок». Литературно-художественный перелом сюжета рассказа с простым музыкаль- но-информативным названием «Песни на деревне» выразил автопортрет духовно- нравственных исканий души писателя. «И только теперь, после этих двух слов Про- кофия: “мой это”, я не одним рассудком, но всем существом своим почувствовал весь ужас того, что происходило передо мною в это памятное мне туманное утро. Все то разрозненное, непонятное, странное, что я видел, – все вдруг получило для меня простое, ясное и ужасное значение». Уясненную разность впечатляющей силы искусства и обнаженной правды жизни итожит приговор, вынесенный Л. Н. Толстым самому себе: «Мне стало мучи- тельно стыдно за то, что я смотрел на это, как на интересное зрелище. Я остановил- ся и с сознанием совершенного дурного поступка вернулся домой». Литература 1. Толстой Л. Н. Песни на деревне // Толстой Л. Н. Собр. соч.: В 20 т. Т. 14.– М.: Художественная литература, 1964.– С. 344–348.