ТОЛСТОВСКИЙ СБОРНИК 2012

192 хоронах моих прошу никаких речей не говорить. Я знаю, что во мне было очень много дурного и что я никаких похвал и сожалений не заслуживаю. Кто захочет по- рицать меня, тот должен знать, что я и сам себя порицал <...> Места погребения для себя не выбираю, так как это в моих глазах безразлично, но прошу никого и ни- когда не ставить на моей могиле никакого иного памятника, кроме обыкновенного, простого деревянного креста. Если крест этот обветшает и найдется человек, кото- рый захочет заменить его новым, пусть он это сделает и примет мою признатель- ность за память. Если же такого доброхота не будет, значит, и прошло время пом- нить о моей могиле» [Лесков А. Н., 1984, т. 2, с. 492]. В марте 1895 года Л. Н. Толстой, ознакомившись с завещанием Лескова по публикации в «Северном вестнике», пишет в дневнике свой вариант завещания, причем основное внимание уделяет вопросам похорон и судьбе литературного на- следия (впоследствии, в 1909–1910 годах Толстой будет работать над совершенно иным документом, который в конце концов будет оформлен юридически). В заве- щании 1895 года есть такие строки: «1) Похоронить меня там, где я умру, на самом дешевом кладбище, если это в городе, и в самом дешевом гробу – как хоронят ни- щих. Цветов, венков не класть, речей не говорить. Если можно, то без священника и отпеванья. Но если это неприятно тем, кто будет хоронить, то пускай похоронят и как обыкновенно с отпеванием, но как можно подешевле и попроще. 2) В газетах о смерти не печатать и некрологов не писать…» [53, 14–16]. В обоих завещаниях обращает на себя внимание стремление авторов к скром- ным похоронам, их нелюбовь к традиционным погребальным церемониям и торже- ственным речам. То, что завещание Лескова стало поводом к составлению рабочего варианта толстовского завещания,– это факт, указание на это имеется в дневнике писателя [53,14]. Интересным представляется вопрос о том, мог ли Л. Н. Толстой повлиять на составление завещания Н. С. Лескова. О том, что духовные поиски Тол- стого Лескову были близки, он не раз признавался; интересовала Лескова и тема смерти в трактовке Толстого [А. Лесков, 1984, т. 2, 39]. В тексте «Моей посмертной просьбы» Лескова настолько сильны чисто толстовские по своей сути мысли, впол- не в духе его теории опрощения, что может возникнуть впечатление, будто сам Толстой создал этот документ. Любопытный случай произошел в 1910 году, он был описан в дневнике В. Ф. Булгакова: Толстой читал подборку мыслей Лескова, оце- нил их глубину, расплакался от умиления, как он нередко делал, а затем, спустя не- сколько дней, Булгаков выяснил, что это подборка толстовских мыслей, выполнен- ная Лесковым [Булгаков, 1989, 140]. Однако в данном случае приходится констати- ровать факт именно совпадения взглядов Толстого и Лескова. Отношение к торжественным публичным похоронам у обоих писателей было примерно одинаковым. Толстой вообще не выносил подобных церемоний, совер- шенно справедливо подозревая их участников в неискренности. Характерен отры- вок из 27-й главы «Детства», где описываются похороны матери героя: «Все посто- ронние, бывшие на похоронах, были мне несносны. Утешительные фразы, которые они говорили отцу – что ей там будет лучше, что она была не для этого мира, – воз- буждали во мне какую-то досаду. Какое они имели право говорить и плакать о ней? Некоторые из них, говоря про нас, называли нас сиротами. Точно без них не знали, что детей, у которых нет матери, называют этим именем! Им, верно, нравилось, что они первые дают нам его, точно так же, как обыкновенно торопятся только что вы- шедшую замуж девушку в первый раз назвать madame» [1, 87]. В январе 1878 года в письме к Н. Н. Страхову Толстой так отозвался на похо- роны Некрасова: «Ужаснее подобных зрелищ для меня ничего нет. Наглая жизнь у вас в вертепах, как Петербург, так разгуливается, что и на не подлежащие ей явле-