ТОЛСТОВСКИЙ СБОРНИК 2012

186 встает на путь самоанализа и нравственного самосовершенствования, по которому будет идти всю свою жизнь. Следы, которые оставил этот путь в жизни Толстого и в его художественном творчестве, ясно видны в дневниках писателя, оборвавшихся немногими днями раньше его жизни. Не одно обстоятельство и не раз прерывало ведение дневника на месяцы или даже на годы, но Толстой всегда возвращается к своему дневнику, ко- торый служит для него упражнением в развитии самодисциплины, однажды нача- тым на пути нравственного самосовершенствования. Л. Е. Бушканец говорит об этом так: «Когда новая ступень осознается Толстым, приходит пора вернуться к дневнику, чтобы зафиксировать ее. Когда данный момент развития "исчерпан" и зафиксирован, интерес к Дневнику теряется, несмотря на твердое намерение де- лать записи ежедневно. Дневник возобновляется в новой точке "сюжетного на- пряжения» , в которой описываемые в дневнике события, сами по себе не составля- ют основной сути повествования. Поэтому в дневнике ничего не говорится о том, что именно делал Толстой в последние три года, кроме короткого замечания. « По- следние три года, проведенные мною так беспутно, иногда кажутся мне очень за- нимательными, поэтическими и частью полезными; постараюсь пооткровеннее и поподробнее вспомнить и написать их » [2009, 35]. После долгой паузы Толстого более занимают вопросы этики, планы на текущие дни, их исполнение, но никак не описание событий, произошедших за последние три года. Что касается этики, то в этом смысле особо стоит выделить расхожую гипотезу, согласно которой Толстой впоследствии переживет глубокий нравственный кризис, из-за которого оставит литературу и посвятит себя морализаторству. Издание некото- рых произведений зрелого периода творчества Толстого еще при его жизни вызвало полемику, в которой оппоненты представляли Толстого безумным моралистом. В этом отношении показателен пример Крейцеровой сонаты . Опубликованная в 1891 году, она породила волну писем, адресованных Толстому, авторы которых просили разъяснить его апологетику сексуального воздержания. Даже сегодня ос- новная идея этого произведения вызывает недоумение читателя, который может со- поставить её с некоторыми известными фактами биографии Толстого. А именно, с тем, что человек, призывающий к воздержанию, в то же время сам был отцом три- надцати детей. Несмотря на это, повесть, как утверждает Джэй Парини, имела своих сторонников, даже таких знаменитых как Антон Чехов, который сказал о ней, что «редко найдется что-либо такое же мощное в серьезности замысла и в красоте ис- полнения». Но как бы то ни было, Парини определяет Крейцерову сонату как "странную" и "своеобразную работу" [Парини, 2009, 18]. Такое понимание часто распространяется на все творчество Толстого вплоть до утверждения, что Толстой написал все свои произведения вопреки своим убеж- дениям о ненужности литературы. Гарольд Блум, например, пишет что Толстой “ who moralized both abominably and magnificently, has little original to say concerning the pragmatics of literary representation. What might be called his theory of such repre- sentation is outrageous enough to be interesting ” [Bloom, 1986, 7] и, удивленный появ- лением «Хаджи-Мурата», говорит, что, к счастью, “ Tolstoy seems at moments to have found his way back to an art that never quite was, even in the remote past, and yet some- thing in us wants it to have existed ” (idem). Однако, сравнение художественных произведений и документальной литера- туры, написанных в разные периоды жизни Толстого, раскрывает намного более глубокую общность идей между ними, нежели описал Блум. «Needless to say, this portrait is simplistic and misleading. Tolstoy’s life, as whole, was much more complex than this easy portrait suggests. It was also much more inte-