ТОЛСТОВСКИЙ СБОРНИК 2012

164 Таким образом, идея, сформулированная как цель «Дневника писателя» (выразить « положительную сторону русской самостоятельности ») утверждается как задача всей русской литературы. Именно разногласия в понимании форм проявления рус- ской национальной самостоятельности послужили причиной острой критики Досто- евского, направленной в адрес Толстого. Особое место в «Дневнике писателя» занимает отклик на роман Толстого «Анна Каренина», в котором Достоевский увидел « факт особого значения ». В гла- вах «Признание славянофила» и «”Анна Каренина” как “факт особого значения”» автор объясняет, какое место, по его мнению, занимает роман Толстого в системе фактов, подтверждающих мысль о великом будущем России, которая, « встав во главе объединенных славян, скажет всему миру, всему европейскому человечеству и цивилизации его своё новое, здоровое и ещё не слыханное миром слово » [Достоев- ский, 1983, 195]. Достоевский считает, что на вопросы Европы, если бы она предъя- вила их России: « Где ваша цивилизация? <…> Где ваша наука, ваше искусство, ва- ша литература? » – Россия может указать на роман Толстого «Анна Каренина». « Книга эта приняла в глазах моих размер факта, который бы мог ответить за нас Европе » (Подчеркнуто здесь и далее автором. – В.Г .) [Достоевский, 1983, 198 – 199]. Рассматривая роман «Анна Каренина», Достоевский расставляет акценты, ак- туализируя в своем анализе идею Милосердия и Любви как исход , который указан человеку Богом, « чтоб не погибнуть в отчаянии от непонимания путей и судеб сво- их, от убеждения в таинственной и роковой неизбежности зла » [Достоевский, 1983, 202]. По мнению автора «Дневника писателя», этот исход « гениально намечен поэтом в гениальной сцене романа, еще в предпоследней части его, в сцене смер- тельной болезни героини романа, когда преступники и враги вдруг преображаются в существа высшие, в братьев, все простивших друг другу, в существа, которые сами, взаимным всепрощением, сняли с себя ложь, вину и преступность, и тем ра- зом сами оправдали себя с полным сознанием, что получили право на то » [Там же]. Не менее гениальным Достоевскому представляется то, как в конце седьмой части романа « в мрачной и страшной картине падения человеческого духа, прослежено шаг за шагом, в изображении того неотразимого состояния, когда зло, овладев су- ществом человека, связывает каждое движение его, парализует всякую силу со- противления, всякую мысль, всякую охоту борьбы с мраком, падающим на душу и сознательно, излюбленно, со страстью отмщения, принимаемым душой вместо света,– в этой картине – столько назидания для судьи человеческого, для держа- щего меру и вес, что конечно, он воскликнет, в страхе и недоумении: “Нет, не все- гда мне отмщение и не всегда аз воздам”,– и не поставит бесчеловечно в вину мрачно павшему преступнику того, что он пренебрег указанным вековечно светом исхода и уже сознательно отверг его » [Достоевский, 1983, 202]. Следует заметить, что в интерпретации Достоевского «чужого» текста явно «просвечивает» его собственный. «Картина падения человеческого духа» , о которой пишет Достоевский в связи с оценкой характера толстовской героини, была изобра- жена ранее автором романа «Идиот» в истории Настасьи Филипповны , также «пре- небрегшей указанным вековечно светом исхода и уже сознательно отвергшей его» и « сознательно, излюбленно, со страстью отмщения» принявшей « душой вместо света – зло» , которое «связывает каждое движение» героини Достоевского , «пара- лизует всякую силу сопротивления, всякую мысль, всякую охоту борьбы с мраком». Как видим, в критическом дискурсе Достоевского представлена нравственная пара- дигма его собственной художественной концепции. Заслугу Толстого Достоевский видит в том, что « выражено это в огромной психологической разработке души че- ловеческой, с страшною глубиною и силою, с небывалым доселе у нас реализмом ху-