ТОЛСТОВСКИЙ СБОРНИК 2012

151 ком Всего резко отвергается Толстым как противоестественный человеческой при- роде, ведь для Толстого человек уже в самом начале духовных исканий есть не что иное, как осознаваемая им самим индивидуальность, проявляющаяся в соотнесении со Всем, или целым, так что человек – это Все и часть Всего. Толстой вступает в жизнь как некая tabula rasa, не получив ни должного обра- зования, ни воспитания, опираясь на эмоционально-интуитивное усвоение духовной традиции отечественной культуры, и высказывает вполне очевидные с христиан- ской точки зрения суждения о двуплановости и внутренней целостности челове- ческой природы. И в связи с этим будет вполне правомерно считать молодого Толстого стихийным христианином, для которого вполне ясно, что предназначение человека не в бунте против мира и не в своевольном его переустройстве, но в слия- нии себя с ним. Но будет крайне неверным согласиться с получившей довольно широкое распро- странение, и даже ставшей во многом одним из общих мест в работах о Толстом мыс- лью, что писатель, по сути нивелирует человеческую личность как таковую, отрицая значимость индивидуальных и личностных начал как базовых в человеческой природе. Так, в Дневнике от 23 ноября 1888 года Толстой высказывает мысль именно об индивидуальном в человеке, о его нравственной состоятельности, о личностной от- ветственности, как условии, при котором он сможет найти свое место среди других людей: «<…> великое горе, от которого страдают миллионы, это <…> то, что люди живут не по совести, не по своей совести <…> И самое важное людям это выработать, выяснить себе свою совесть, а потом и жить по ней, а не так, как все – выработать себе за совесть совесть чужую, недоступную и потом жить без совести и лгать, чтобы иметь вид живущего по избранной чужой совести» [50, 3]. Личное и индивидуальное здесь это именно то, что крайне необходимо чело- веку для его соединения со Всем. Никакой унификации, нивелирования индивиду- ального начала или ложного смирения – того, что принято приписывать толстовской жизненной философии, здесь нет, напротив – именно пристальное внимание к сво- ему внутреннему голосу, тому, что диктует человеку его совесть, даже если это идет вразрез с навязываемыми ему правилами и установками, принятыми в обществе, то есть к поиску ответов в себе самом. В этом и проявляется, по Толстому, наиболее адекватная человеку жизненная стратегия его становления. Именно интерес к общей жизни и является для Толстого толчком к началу творческого пути. Изучение закономерностей становления человека, пристальное внимание к тончайшим, едва уловимым движениям его души – вот основные его приоритеты, но отнюдь не автобиографическая составляющая. И поэтому Л. Н. Толстой не склонен был считать «Детство» произведением, написанным для детей. В своих воспоминаниях Г. А. Русанов приводит фрагмент беседы с писателем: – Скажите, пожалуйста, Лев Николаевич, в каком возрасте можно дать де- тям ваше «Детство»? – Да ни в каком – Как ни в каком?! – По-моему, так. «Детство и отрочество» не думаю, чтобы было полезно детям. Вот «Кавказский пленник» – вдруг особенно оживившись, сказал Толстой,– «Жилин и Костылин» – вот это я люблю. Это дело другое. «Кавказский пленник» можно давать детям, и они любят его. [Толстой, 1960, 299] Пристальное внимание к духовному становлению человека и законам жизни – характерная черта раннего Толстого. Затрагивая данную тему, имеет смысл остано- виться на двух центральных образах в творчестве раннего Толстого – фигурах Ни-