ТОЛСТОВСКИЙ СБОРНИК 2012

139 Земля – родная, насиженная – еще один залог жизни крестьянина – пусть и ни- щей: «Земля наша какая – вы сами изволите знать: глина, бугры, да и то, видно, про- гневили мы Бога, вот уж с холеры, почитай, хлеба не родит» [Толстой, 1984, 248]. Но это свое родное место: «здесь на миру место, место веселое, обычное: и дорога, и пруд тебе…, и все наше заведение мужицкое, тут искони заведенное, и гумно, и огородишка, и ветлы – вот, что мои родители садили; и дед и батюшка наши здесь Богу душу отдали » [Толстой, 1984, 245]. А значит, ясно опасение крестьян: «Коли нас туда переселите, мы и здесь-то плохи, а там вам навек мужиками не будем . Ка- кие мы там мужики будем? » [Толстой, 1984, 244]. С великим трудом понимает молодой князь причины столь резкого отказа Чу- риса с семейством от переезда, казалось бы, в лучшие условия: «Молодой помещик понял, что значила для Чуриса и его жены разваливающаяся избенка, обвалившийся колодезь с грязной лужей, гниющие хлевушки, сарайчики, треснувшие ветлы, вид- невшиеся перед кривым оконцем, – и ему стало что-то тяжело, грустно и чего-то со- вестно» [Толстой, 1984, 246]. Хотя изба Давыдки Белого и вовсе имела «решительный вид запустения и бес- порядка» [Толстой, 1984, 261], искренность Арины у князя не вызывает сомнений, когда она «начала креститься на выглядывавшую из-за ткацкого стана черную дере- вянную икону » [Толстой, 1984, 263]. Тем более примечательно хозяйство старика Дутлова, где венцом благополучия и опрятности являлся деревянный голубец в се- редине осека – «с стоявшим на нем фольговым образком, ярко блестевшим на солн- це» [Толстой, 1984, 273]. Искренность и приверженность традициям располагает молодого барина к Чу- рису, несчастному Давыдке и семейству Дутловых. Напротив, Юхванку Мудреного князь не воспринимает как крестьянина, ка- кую-то неискренность он отмечает и в его жене, и в нем самом. «Две вещи здесь как-то странно останавливали внимание: небольшой погнутый самовар , стоявший на полке, и черная рамка с остатком грязного стекла и портретом какого-то ге- нерала в красном мундире, висевшая около икон » [Толстой, 1984, 253]. Достаток Дутлова крестьянский – не такой у Юхванки, и потому молодой барин старается вразумить своего крестьянина: «Если ты мужиком хорошим хочешь быть, так ты свою жизнь перемени, оставь свои привычки дурные, не лги, не пьянствуй, уважай свою мать» [Толстой, 1984, 257]. Еще сильнее эта мысль выражена в черновиках: «Все это: трубки, самовар, сапоги, все это не беда, коли достаток есть, да и то ней- дет , а бедному мужику, который последнюю лошадь продает – это не годится» [Толстой, 1932, 341]. При этом Нехлюдов понимает, «как мало действительны могут быть его уве- щания и угрозы против порока, воспитанного невежеством и поддерживаемого нищетой » [Толстой, 1932, 341]. Так, виновником бедствий, постигших «этот про- стой, восприимчивый, класс народа» [Толстой, 1984, 279], Л. Н. Толстой видит толь- ко барина, на плечи которого и должна лечь работа «избавить его от бедности , дать довольство , передать им образование … исправить их пороки, порожденные не- вежеством и суеверием , развить их нравственно, заставить полюбить добро» [Толстой, 1984, 279]. Но и в приведенных ситуациях оказывается, что помещик не достаточно смет- лив и опытен, и дело не только в князе Нехлюдове; он, его молодость – скорее всего тот образ, который только призван подчеркнуть мудрость народную и несостоя- тельность барскую. Вообще, Л. Н. Толстой часто обращает внимание читателя на возраст своего героя: «молодой князь», «молодой помещик», «молодой человек». Более того, писа-