ТОЛСТОВСКИЙ СБОРНИК 2012

135 Вово говорит короткими фразами, которые сопровождает своим любимым при- словьем: «А, что?». Ему легче изобразить, как хрюкает поросенок («Двистительно, сходственно»,– удивляется Первый мужик), нежели выразить какую-нибудь, даже самую несложную мысль [Толстой, 1985, 38-39]. Член «общества устройства ситцевых и коленкоровых балов», «ищущий дея- тельности» кандидат филологических наук Петрищев из всего курса литературы за- помнил только отрывки стихов и романсов, которыми он кстати и некстати уснащает свою речь: «Не верю, не верю обетам коварным»; «И божилась, и клялась…»; «На фартучках петушки, золотые гребешки!..», «Люблю Вово, но «странною любовью», «к нему не зарастет народная тропа»…» [Толстой, 1985, 13, 82, 34, 99]. Петрищев ис- пользует в речи глупые и пошлые каламбуры, коверкая слова: «дрожки ножат» (вме- сто ножки дрожат), «поедем на редькотицию» (вместо на репетицию) и т. д. Когда его спрашивают, что означает сказанный им замысловатый каламбур, Петрищев радостно отвечает: «В том-то и штука, что ничего не значит!» [Толстой, 1985, 34]. В речах Кругосветлова, Звездинцева-старшего, барыни Толбухиной, Гросмана и других господ, увлеченных спиритизмом и медиумическими явлениями, Л. Н. Толс- той высмеивает мнимое просвещение. Обильно насыщая речь профессора Клугосвет- лова научной терминологией, широко вводя в нее типичные приемы языка лектора («суть не что иное, как», «строго говоря» и т. п.), писатель разоблачает пустословие лжеученого и мастерски реализует ту индивидуальную характеристику, которую увлеченный спиритизмом профессор получил в афише: «Охотно говорит. К не со- глашающимся с собой относится кротко-презрительно» [Толстой, 1985, 13]. Занимаясь отделкой и шлифовкой своей комедии, Толстой записывает в днев- нике: «Странное дело эта забота о совершенстве формы. Не даром она. Но не даром тогда, когда содержание доброе. – Напиши Гоголь свою комедию грубо, слабо, ее бы не читали и одна миллионная тех, которые читали ее теперь. Надо заострить ху- дожественное произведение, чтобы оно проникло. Заострить и значит сделать ее со- вершенной художественно – тогда она пройдет через равнодушие и повторением возьмет свое» [Толстой, 1952, т. 51, 13]. Совершенствование формы у Толстого не состояло в поисках особо изощренных драматических ходов, неожиданных положе- ний, тонко рассчитанных драматических эффектов: «Утонченность и сила искусства почти всегда диаметрально противоположны» [Толстой, 1952, т. 51, 13]. Писатель стремился к тому, чтобы форма произведения с наибольшей ясностью выражала его содержание, наилучшим образом передавала авторский замысел. Стараясь овладеть формой драмы, Л. Н. Толстой пристально изучал образцо- вые произведения классической драматургии и лучшие пьесы современных ему авто- ров, учился драматическому искусству у А. С. Грибоедова, Н. В. Гоголя и А. Н. Ост- ровского. Работая над «Плодами просвещения», Л. Н.Толстой, прежде всего, интересо- вался творчеством Н. В. Гоголя, а особенно его комедиями, изучал приемы гоголев- ского письма, учился совершенствованию художественной формы. С. Н. Дурылин указывал на несомненное сходство первого действия «Плодов просвещения» с дра- матической сценой Н. В. Гоголя «Лакейская» (отрывок из неоконченной комедии Н. В. Гоголя «Владимир 3-й степени»): Н. В. Гоголь и Л. Н. Толстой начинают «обо- зрение» барского дома с передней, с разговоров прислуги [Дурылин С. Н., 1954, 325–329]. «Плоды просвещения», подобно «Ревизору», свободны от сцен, рассчи- танных на внешнее развлекательство, от проходных эпизодов, не связанных с ос- новным сюжетом. В комедии Толстого, которая отличается ясностью и цельностью композиции, все взвешено, каждая сцена служит вполне определенной задаче. Таким образом, работа над драматургией у Л. Н. Толстого неразрывно связана с его размышлениями над коренными вопросами эстетики. Теоретическое осмысле-