ТОЛСТОВСКИЙ СБОРНИК 2012

123 это называется сатори («озарение», «полет души»), это состояние и можно сравнить со свободой. Селестин, герой рассказа «Франсуаза» (1891), выделяется из группы гуляющих тем, что его взгляд постоянно что-то искал. Несмотря на то, что он «выпил не мень- ше других», в голове его «бродили какие-то мысли. Мысли приходили ему и тотчас уходили, и он никак не мог поймать их, вспомнить и высказать». По мнению Тол- стого, только мыслящий и думающий человек способен на чувства и переживания. И вот после этих слов читатель ожидает проявления этих качеств у героя. Ничего не значащий разговор с «крупной, толстой, краснощекой девкой» приводит к драмати- ческой напряженности («он смотрел на нее и тревожился все больше и больше», «Дюкло почувствовал, что вся кровь его стеснилась у сердца») и к конфликтной си- туации (эта «девка» его родная сестра Франсуаза: «Сердце его сжималось так боль- но и так сильно, что ему хотелось кричать и реветь, как маленькому мальчику, когда его бьют») [Толстой, 1978, 262]. И вот перед ним уже не «девка», а «маленькая, то- ненькая и веселенькая девочка, которую он оставил дома». Происходит взаимопро- никновение «внешнего» и «внутреннего» в толстовском герое, происходит переро- ждение Селестина через страшные переживания, через «рыдания», тяжелые рыда- ния мужчины, «поднявшиеся в его горле». Исследование этого переживания в момент внутриличностного конфликта по- казывает, что это и есть психологическое самовыражение героя, приведшее его к принятию важного решения, поиску которого он посвятил много лет. От пьяных рыданий, от битья посуды он приходит к перерождению, просветлению: «Он со странным и решительным выражением подошел к матросу, обнимавшему девку, и ударил рукой между им и девкой, разделяя их. – Прочь! разве не видишь, она сестра тебе! Все они кому-нибудь да сестры...,– зарыдал он рыданиями, похожими на хохот, и он зашатался, поднял руку и грянул лицом на пол, и стал кататься по полу, колотясь о него и руками и ногами, хрипя, как умирающий» [Толстой, 1978, 263]. Сюжетные ситуации, в которых происходит принятие решения, различны, каждая из них – «своя особая мера претворения жиз- ненного материала. Мы видим, что личное в этих произведениях сливается с ши- роким кругом человеческих отношений, мыслей, чувств. Личное существует здесь не само по себе, а в его разнообразных и часто противоречивых связях с развитием жизни» [Литер. насл., 229]. Как правило, поиски единственно правильного решения завершаются осознанием того, что все в этом мире взаимосвязано и каждый чело- век – это частичка большого неделимого целого. Поэтому Брехунов видит свою жизнь в Никите, а Дюкло ощущает родственные связи. Используя принцип повествовательного сопоставления действующих лиц про- изведения, Толстой нередко раскрывает меру сопричастности, тяготения героя к до- бру или злу, меру его человечности, душевной широты или узости. Сложная система мотивов поведения, исходящая из разных жизненных сфер, предстает у Толстого как динамическая, подвижная. Мотивы разного качества скрещиваются между собой. Герои Толстого всегда на границе постижения других, высших, абсолютных ценностей, которые то приближаются к ним, то снова отодви- гаются и полностью, наконец, ими овладевают во второй половине жизни или в предсмертные дни, минуты. Герои рассказа Л. Толстого «Два старика» (1885) − искатели веры. Ефим Ше- велев и Елисей Бодров живут в деревне и заняты привычной работой, фактически они полностью растворены в тяжелом деревенском быту – «только одно кончается, другое затевается: то внука женит, то из солдатства сына меньшого поджидает, а то избу затеял новую класть». [Толстой, 1997, 254]. Они отправляются в трудную