ТОЛСТОВСКИЙ СБОРНИК 2012

119 В повести «Отрочество» слово «грех» не обнаруживается, а в повести «Юность» оно встречается 13 раз и все случаи употребления так или иначе связаны с ситуацией исповеди героя. Многие мотивы и детали этого сюжета призваны под- черкнуть, что Николенька утратил непосредственность и чистоту религиозного чувства, которое было у него в детстве. Художник подробно воспроизводит слож- ную и противоречивую гамму чувств, мыслей и поступком героя. Утром в «страст- ную середу» он забыл, что вечером исповедуется. Вспомнил совершенно случайно, когда работник Николай в классной комнате вынимал рамы и стучал молотком. Ни- коленьки не хотелось решать алгебраические задачи, его томила и манила к празд- ности весна, все это он хотел выместить в злобе на работнике, но неожиданная мысль о предстоящем покаянии резко переменила ход его настроений. Он стал ра- зыгрывать роль смиренного христианина, решил помочь Николаю вытащить раму, а заодно загадать продолжать ли ему заниматься алгеброй или нет: «“Если рама выйдет теперь сразу, когда я потяну с ним,– подумал я,– значит, грех, и не надо нынче больше заниматься”. Рама подалась набок и вышла» [Толстой, 1928, 2, 81]. Николенька сам не замечает, как впадает в грех суеверия. Следующую главу, непосредственно посвященную исповеди, автор называет «Мечты», подчеркивая тем самым иллюзорность духовных усилий героя, о чем свидетельствует и его внут- ренний монолог: «Нынче я исповедаюсь, очищаюсь от всех грехов,– думал я,– и больше уж никогда не буду… (тут я припомнил все грехи, которые больше всего мучили меня). Буду каждое воскресенье ходить непременно в церковь, и еще после целый час читать Евангелие, потом из беленькой, которую я буду получать каждый месяц, когда поступлю в университет, непременно два с полтиной (одну десятую) я буду отдавать бедным, и так, чтобы никто не знал: и не нищим, а стану отыскивать таких бедных, сироту или старушку, про которых никто не знает. <…> Буду состав- лять лекции и даже вперед проходить предметы, так что на первом курсе буду пер- вым и напишу диссертацию; на втором курсе уже вперед буду знать все, и меня мо- гут перевести прямо в третий курс, так что я восемнадцати лет кончу курс первым кандидатом с двумя золотыми медалями, потом выдержу на магистра, на доктора и сделаюсь первым ученым в России… даже в Европе я могу быть первым уче- ным… Ну, а потом? – спрашивал я сам себя, но тут я припомнил, что эти мечты – гордость, грех, про который нынче же вечером надо будет сказать духовнику, и воз- вратился к началу рассуждений: – Для приготовления к лекциям я буду ходить пеш- ком на Воробьевы горы; выберу себе там местечко под деревом и буду читать лек- ции; иногда возьму с собой что-нибудь закусить: сыру, или пирожок от Педотти, или что-нибудь» [Толстой, 1928, 2, 83]. Герой мечтает о добродетельной жизни, об успешной учебе, о европейской славе, об идеальной любви и о многом другом. Этими мечтами он услаждает свою гордыню, расслабляет свою волю и уводит себя от трезвого самоанализа, от борьбы со своими пороками и от упорного труда в достижении цели. Самонаслаждение, са- молюбование и наигранность высвечивается и почти во всех поступках героя: то он недоволен, что «никто не обратил особого внимания» на его «кротость и доброде- тель»; то он высокомерно поучает сестру, что «лучше в душе своей записать все свои грехи», а не на бумажке; то он «умышленно все больше и больше» возбуждает в себе страх и трепет перед тем, как подойти к духовнику и т. д. Только перед сном герой испытывает состояние подлинного покаяния: «Я уже засыпал, перебирая во- ображением все грехи, от которых очистился, как вдруг вспомнил один стыдный грех, который утаил на исповеди. Слова молитвы перед исповедью вспомнились мне и не переставая звучали у меня в ушах. Все мое спокойствие мгновенно исчез- ло. “А ежели утаите, большой грех будете иметь…” – слышалось мне беспрестанно,