ТОЛСТОВСКИЙ СБОРНИК 2008

84 Отвергая государственность как порождение развращенного сознания, Толстой полагал, что наступает момент в духовной истории русского на- рода, а то и всего человечества, когда совершается возвращение от вы- мышленной и призрачной концепции жизни человека к доверию человека к системе исконных представлений о своем предназначении, укорененных в христианской аксиологии, однако в общественном сознании с его размы- тыми и расшатанными, а потому и зыбкими основами формируется соци- альный облик Толстого как анархиста, или крайнего последователя антро- поцентрического пути самоопределения человека, что вызывает вполне обоснованное недоумение писателя, мировоззрение которого превратно определено и истолковано: «Меня причисляют к анархистам 1 , но я не анархист, а христианин. Мой анархизм есть только применение христиан- ства к отношениям людей» (55; 239). Для Толстого увлеченные планами социального переустройства русской жизни материалисты, позитивисты, ницшеанцы – заблудшие люди, захваченные богоборческой тенденцией, и их духовное преображение – на путях религиозного прозрения, которые способен указать не утративший веру русский народ. О своем ожидании подобного разрешения нравственно-социальных противоречий, отличного от революционных ситуаций на Западе, выхолащивающих духовный по- тенциал человека, Толстой пишет в статье «Великий грех», , посвященной земельному вопросу, проигнорированному прогрессистами как не укоре- ненными в духовной культуре политическими деятелями: «<…> русский народ не опролетариться должен, подражая народам Европы им Америки, а, напротив, разрешить у себя земельный вопрос упразднением земельной собственности и указать другим народам путь разумной, свободной и сча- стливой жизни <…> вне насилия и рабства» (36; 230). Глубоко знавший народ и его взгляд на жизнь, Толстой был уверен, что выход из историче- ского тупика видится в возвращении к христианскому миропониманию, сохранившемуся в народном сознании. И в связи с этим особым содержа- нием наполняется оценка Толстым происходящего в России в письме к Г. А. Русанову от 11 ноября 1905 г., на другой день после телеграммы- упрека в разжигании страстей: «Совершаются в России большой важности со- 1 И. А. Ильин безоговорочно утверждает, что «из семи теоретиков анархизма трое русских: Бакунин, Кропоткин, Толстой» (Он же. Собр. соч.: В 10 т. Т. 6. Кн. II.– М., 1996.– С. 616), и предположить, что философ не был знаком с публицистикой и трактатами писателя вряд ли возможно, так что поверхност- ность подобного вывода вполне очевидна. Не утруждая себя изысканиями специфики мировоззрения Толстого, Н. А. Бердяев его апелляцию к абсолютным основаниям духовной культуры и народного ми- ровосприятия истолковывает как анархизм и враждебность к государственности, т. е. фактору незыбле- мости для безрелигиозного сознания: «Толстовский анархизм, толстовская вражда к государству … одер- жали победу в русском народе», и поэтому Толстой «один из виновников разрушения русского государ- ства», а также один из создателей «философии русской революции» и «виновников разгрома русской культуры» (Из глубины: Сб. статей о русской революции.– М., 1990.– С. 83), и это пишет автор одной из глубоких статей о мировоззрении яснополянского мудреца – «Ветхий и Новый завет в религиозном соз- нании Л. Толстого» (1912), но за шесть лет между двумя статьями Н.а. Бердяева в концепции жизнепо- нимания Толстого уже ничего не могло измениться, и возникает вопрос о преемственности взглядов рус- ского философа, выбравшего в 1918 г.не вполне корректный тон для разговора о Толстом.