ТОЛСТОВСКИЙ СБОРНИК 2008

75 Справедливо рассматривая феномен Толстого как «событие внутри европейской цивилизации», немецкий философ, историк О. Шпенглер вме- сте с тем в пылу полемики заявил: «Он (Толстой.– В. К .) стоит посередине, между Петром Великим и большевизмом. /…/ Ненависть Толстого к соб- ственности имеет политэкономический характер, его ненависть к обществу – характер социально-этический; его ненависть к государству представляет собой политическую теорию. Отсюда и его колоссальное влияние на За- пад. Каким-то образом он оказывается в одном ряду с Марксом, Ибсеном и Золя…» (8). Претензии на пророчество, на выражение истины в последней инстан- ции в видении, понимании, толковании сути толстовского мировоззрения, попытка «предсказать» судьбы русского народа и русской революции про- явили ограниченность философских, методологических подходов Шпенг- лера. Всё не так одномерно и схематично. Толстой протестует против прагматической, аморальной системы. Американский поэт Э. Маркхем на- писал Толстому (1900 г.): «Уже давно вы стали светочем, как для меня, так и для многих в Америке» (72, 299). В статье «К политическим деятелям» (1903) Толстой, отталкиваясь от тезисов эссе Г. Торо «Гражданское непо- виновение» (1849), размышляет: американский писатель в трактате о том, «почему человек обязан не повиноваться правительству, рассказывает, как он отказался заплатить американскому правительству один доллар подати, объясняя свой отказ тем, что не хочет своим долларом участвовать в делах правительства, разрешающего рабство негров. Разве не то же самое может и должен чувствовать по отношению своего правительства не говорю уже русский человек, но гражданин самого передового государства Америки с ее поступками на Кубе, Филиппинах, отношением к неграм, изгнанием китайцев, или Англии с ее опиумом и бурами, или Франции с ее ужасами милитаризма?» (35, 208–209). Еще раньше, в статье «Неужели это так надо?» (1900), Толстой вспо- минает: «Помню мудрое слово русского мужика, религиозного и потому истинно свободомыслящего. Он так же, как Торо, считал справедливым не давать подати на дела, не одобряемые его совестью» (34, 225–226). Толстой, отметим, всегда отдавал должное вкладу американской твор- ческой интеллигенции в борьбу за права человека, подчеркивая в то же время позитивное влияние американского литературного контекста на раз- витие его художественного метода: «… если бы мне пришлось обратиться к американскому народу, то я постарался бы выразить ему благодарность за ту большую помощь, которую я получил от его писателей, процветав- ших в пятидесятых годах. Я бы упомянул Гарисона, Паркера, Балу и Торо не как самых великих, но как тех, которые, я думаю, особенно повлияли на меня. Среди других имен назову Чанинга, Уитиера, Лоуели, Уота Уитме- на – блестящую плеяду, подобную которой редко можно найти во всемир- ной литературе» (72, 397).