ТОЛСТОВСКИЙ СБОРНИК 2008

6 вперед человечество только в той мере, в которой оно исполняет ту про- грамму, которая поставлена ему Христом» (67; 147). Таким образом, если и можно считать Толстого революционером, то только в узком смысле, видя в нем прежде всего духовного преобразователя, но никак не социального, использующего для достижения благодатной цели утверждения братства не насилие и террор, а любовь, которая, по мысли Толстого, «есть Бог, есть сама жизнь, т. е. Божественное, что есть в человеке, и эта любовь, которая за- ключена в человеке, стремится расшириться» (69; 197), хотя П. Л. Лавров, один из видных революционных деятелей, считал любовь преградой на пути прогресса: «…любовь к человечеству вызывает ненависть (курсив наш.– М. Б .) ко всему, что мешает осуществлению царства справедливости» 1 . И все же сложность вопроса о революционности Толстого состоит в том, что исследователи, апеллирующие к факту расхождений Толстого с церковью, но не вскрывающие природу его религиозности, признают оригинальность учения и указывают на подмену одного типа духовности (церковного православия) иным типом религиозности, полагая, что именно этим и определяется доверие Толстого к революционному движению, опи- раясь при этом не столько на глубокое исследование взаимодействия рево- люционной традиции и толстовского мирочувствования, сколько на по- верхностные выводы, часто основанные лишь на констатации их видимого сходства. Так, Г. Флоровский для подтверждения своих выводов о бого- борчестве Толстого указывает на «религиозную жажду» Д. И. Писарева, упоминает Н. Г. Чернышевского, находя у них проповедь какой-то гумани- стической религии, почти апофеоз человека,– «Все мы богочеловеки» 2 , де- лая выводы о близости Толстого этой системе ценностей. Очевидно, что главным критерием для выявления степени замещения одного типа духов- ности другим является соотнесенность контекста понимания, в пределах которого функционирует творческое сознание, с духовной традицией ос- воения мира и человека. При этом нужно учитывать тот факт, что наследо- вание иной духовной культуры с иной системой ценностей не отрицает воз- можность функционирования в ее пределах иного типа религиозности, от- личного от христианского, ведь «разрыв с традицией – это следование ей на ином уровне, ибо разрыв с образцами имеет свою традицию» 3 . Таким обра- зом, для того чтобы определить степень революционности Толстого, необхо- димо определить степень его укорененности в революционной традиции. Говоря о революционной традиции, необходимо отметить, что она яв- ляется по сути инвариантом, своего рода отражением христианской аксио- логии, только с обратным знаком. Так, «если в пределах христианской сис- темы ценностей безличность (и, соответственно, обезличивание) человека означает забвение им Божественного образа (лика) в себе, то с атеистиче- 1 Лавров П. Л. Философия и социология. Избр. произведения: В 2 т.– Т. 2.– М., 1965.– С. 435. 2 Флоровский Г. Пути русского богословия.– Париж, 1989.– С. 295. 3 Гройс Б. О новом (утопия и обмен).– М., 1993.– С. 116–117.