ТОЛСТОВСКИЙ СБОРНИК 2008

176 в этой школе, восхищался живым умом и непосредственностью своих уче- ников, внушал им благородные нравственные принципы, в результате мно- гие из них стали «народниками», спились, прожили жизнь надломленными людьми и очень редко поминали своего благодетеля добрым словом. В памяти народа Толстой остался великим художником, а его побоч- ная деятельность, которую он считал главным делом жизни, забыта и вы- зывает интерес лишь в академических кругах» [Довлатов 2006: 232]. Ничего кроме улыбки подобные рассуждения вызвать не могут, при- чём не только у русского читателя, но даже у сколько-нибудь способного к мышлению европейца и американца, к которым и обращался Довлатов в Каролинском университете. Не будь жизненных исканий Толстого, не будь его трагически завершившихся начинаний, не будь разногласий с на- родом, не было бы и художественных произведений об этом или с этим подтекстом. А самое главное – не было бы живой и мятущейся личности писателя, а был бы «сахарный дедушка», покрытый, по выражению Мая- ковского, «хрестоматийным глянцем». Любой мыслящий человек вне зависимости от национальной принад- лежности способен наблюдать за жизнью и способен понимать, и в первую очередь на своём собственном примере, что путь к истине нелёгок и что человеку свойственно ошибаться, останавливаться в своём развитии, ис- пытывать трагический разлад с самим собой и с другими. Это и делает его человеком, а не героем фольклорного произведения. Личность Толстого, столь же блестяще, сколь и его художественные произведения, иллюстрирует неоднозначность человека, его сложность и противоречивое единство его сознания. Противоречивость – одна из ха- рактерных особенностей психики неординарного человека. Сам Толстой в письме А. А. Фету 17–18 мая 1876 г. замечал: «Так как мы с вами похо- жи, то вы должны знать это состояние: то чувствуешь себя Богом, что нет для тебя ничего сокрытого, а то глупее лошади…» [Толстой ПСС, т. 62: 277]. Запад даже раньше, чем Россия, понял значение этих противоречий, возведя Толстого, Достоевского и Чехова в ранг величайших авторов ми- ровой литературы. А что касается частных мнений об успехе и неуспехе толстовских не- литературных начинаний (в том числе школы) и о соотношении в памяти потомков художественной и общественной деятельности Толстого, – здесь могут быть суждения и прямо противоположные. Например, в статье, пос- вященной Толстому в ЖЗЛ Ф. Ф. Павленкова, читаем: «И в этой свобод- ной республике преподавание шло крайне успешно, и ученики научились любить школу и ученье благодаря тому, что все учителя были проникнуты истиной, не раз высказываемой Львом Николаевичем: “Всякое принужде- ние вредно и указывает на недостаток самого метода и преподавания. Чем с меньшим принуждением учатся дети, тем метод лучше; чем с большим, тем хуже”» [Павленков 2004: 552]. И далее: «Большую долю всемирной