ТОЛСТОВСКИЙ СБОРНИК 2008

13 благодаря чему «создается плодотворная объемность изображения, вклю- чающая в себя и точку зрения непосредственного участника события, и точку зрения осмысливающего наблюдателя» 1 . Поэтому в одиннадцатой главе с ним происходит то, что недоступно глазу окружающих: разумное сознание, возобладавшее в его душе, позволяет ему постичь на грани жиз- ни и смерти истинный смысл человеческого предназначения. После своего преображения герой оказывается внутренне ограниченным обретенными нравственными основами жизни, а пространство и время, определяющие координаты мира, в котором произошло обновление, расширяются до гра- ниц Бытия, ведь для Ивана Ильича процесс обретения истины длился «од- но мгновение, и значение этого мгновения уже не изменялось», хотя для всех остальных их ограниченность в земном времени и пространстве оста- ется неизменной: «Для присутствующих же агония его продолжалась еще два часа» (26; 113) Таким образом, для Толстого, утверждавшего, что «разум есть высшая духовная сила человека, есть частица Бога в нас, и потому всякое покуше- ние на заглушение его есть самый ужасный грех, который не проходит да- ром» (68; 245), разумное начало не сводится к рациональному, на что ука- зывает В. Б. Ремизов, отметивший, что «Толстой, как бы его ни обвиняли критики, менее всего рационалист (курсив наш.– М. Б .) в философском понимании этого слова: ему важно не доказательство, а чувствование того, что разумная любовь есть энергия жизни» 2 . Таким образом, вряд ли можно согласиться с Н. А. Бердяевым, кон- статировавшим близость Толстого революции и отметившим, что «русская революция – торжество толстовства», поскольку художник «вызывал тех духов, которые владеют революцией, и сам был ей одержим» 3 , ибо еще в письме Черткову от 4 ноября 1905 г. Толстой замечает: «Хорошо вы де- лали, что подчеркивали различия между нашим мировоззрением и рево- люционным <…> только с религиозной точки зрения можно быть ни на той, ни на другой стороне и жалеть и тех, и других». (89;27). Продолжая эту мысль, в статье «Не убий никого», Толстой пишет: «Вся Россия стонет от ужаса вырвавшихся наружу, ничем не сдерживаемых инстинктов, по- буждающих людей совершать самые ужасные, бессмысленные убийства <…> Положение России ужасно. Но ужаснее всего не материальное поло- жение, не застой промышленности, не земельное неустройство, не проле- тариат, не грабежи, не бунты, не вообще революции. Ужасно то душевное расстройство, которое лежит в основе всех этих бедствий» (37; 43). Поэто- му следует согласиться В. Маклаковым, указавшим на непримиримость Толстого с большевизмом, в котором «соединилось все, что было наиболее 1 Есаулов И. А. Пасхальность русской словесности.– М., 2004.– С. 218–219. 2 Ремизов В. Б. «Сила детства» как творческий стимул Льва Толстого // Толстовский ежегодник – 2002.– Тула, 2003.– С. 271. 3 Бердяев Н. А. Духи русской революции // Из глубины.– М., 1990.– С. 80, 81.