ТОЛСТОВСКИЙ СБОРНИК 2008

124 ком с богом, французским – с друзьями, немецким – с неприятелем, италь- янсским – с женским полом говорить прилично. Но если бы он российско- му языку был искусен, то, конечно, к тому присовокупил бы, что им со всеми оными говорить пристойно, ибо нашёл бы в нём великолепие иш- панского, живость французского, крепость немецкого, нежность итальян- ского, сверх того богатство и сильную в изображениях краткость греческо- го и латинского языка». Можно услышать, что творческий опыт выработал у многих мастеров слова тонкий слух к ритмомелодии текста и его составляющих. Некоторые исследователи первопричину этого видят в интуиции писателей. Думается, такое объяснение не вскрывает всего существа явления: интуиция интуи- цией, а намеренное привнесение в отрезок речи желательных интонаций, нужной ритмики и определённых оттенков тембра – факт осознанного дей- ствия. Внешняя оформленность текста становится дополнительным сред- ством выражения точности картин и образов. Форма оказывается приспо- собленной для выражения содержания. Например: «Но если мы видим хоть какое-нибудь отношение его (человека) к тому, что окружает его, ес- ли мы видим связь его с чем бы то ни было – с человеком, который гово- рит с ним, с книгой, которую он читает, с трудом, которым он занят, даже с воздухом, который его окружаеть, с светом даже, который падает на ок- ружающие его предметы, – мы видим, что каждое из этих условий имеет на него влияние и руководит хотя бы одной стороной его деятельности» (Л. Толстой «Война и мир»). А вот вступительная глава в повести, помните – развёрнутая метафо- ра, в которой энергия и сила «татарина» (репей) заставила Толстого вспом- нить историю Хаджи-Мурата. Подробному описанию «татарина», пока- занному крупным планом, предшествует цветовой пейзаж поля в середине лета. «Есть прелестный подбор цветов этого времени года: красные, белые, душистые, пушистые кашки; наглые маргаритки; молочно-белые, с ярко- жёлтой серединой “любишь-нелюбишь” с своей прелой пряной вонью; жёлтая сурепка с своим медовым запахом; высоко стоящие лиловые и бе- лые тюльпановидные колокольчики, ползучие горошки; жёлтые, красные, розовые, лиловые, аккуратные скабиозы…» («Хаджи-Мурат»). В этой же повести дан портрет царя Николая I. Читаешь и диву даёшься, что всё это написано в разгар непротивленческих настроений художника, а сдругой стороны – чувствуешь осязаемо оттаклкивающий портрет отталки- вающего человека: «С безжизненным взглядом, с выпяченной грудью и пере- тянутым из-за перетяжки и сверху и снизу животом, он вышел к ожидавшим, и, чувствуя, что все взгляды с трепетным подобострастием обращены на не- го, он принял ещё более торжественный вид. Встречаясь глазами с знакомы- ми лицами, он, вспоминая кто – кто, останавливался и говорил иногда по- русски, иногда по-французски несколько слов и, пронизывая холодным, без- жизненным взглядом, слушал, что ему говорили.