ТОЛСТОВСКИЙ СБОРНИК 2008

11 ставлено под сомнение, ведь сам Толстой мотивировал возможность со- единения понятия «разум» и «сознание нравственного закона» тем, что, как отметил А. Б. Тарасов, «они, только находясь друг в друге, обретают смысл: сознание нравственного закона всегда разумно, а разум только то- гда и разум, когда в нем есть это сознание» 1 . Так, в 1907 г. Толстой запи- сывает в Дневнике: «Неужели основные начала души: разум и желание блага противуположны друг другу, исключают одно другое <…> Дело в том, что они кажутся несогласимыми только тогда, когда извращено поня- тие желания блага, приписываемого личности; извращен и разум, когда он признает возможным такое благо <…> Так что кажется невозможным благо и противоречивым это желание блага в человеке с его разумом только по- тому, что извращены и понятие блага и разум человеческий» (56; 61–63). Таким образом, миропонимание Толстого вряд ли может быть адек- ватно понято в границах революционной мифологии, ибо сделать это без потери смыслов невозможно. Рождение разумного сознание как источника нравственного блага можно проследить, анализируя принципы композиционного построения повести «Смерть Ивана Ильича». События первой главы даются через их восприятие Петром Петровичем, товарищем Ивана Ильича, и повествова- телем. Толстой с самого начала повествования нарушает последователь- ность событий, перемещая последнюю главу в начало с одной целью: по- казать через ощущения Петра Петровича и описание повествователя лицо умершего Ивана Ильича, которое поразило тем, что «оно было значитель- нее, чем у живого» (26; 64). Этот контраст обнаруживается после описания атмосферы похорон, когда люди, создавая видимость того, что «все люби- ли» (26; 61) Ивана Ильича, были заняты раздумьями над тем, «какое зна- чение может иметь эта смерть на перемещения или повышения самих чле- нов или их знакомых» (26; 61) Таким образом, только на фоне духовно мертвых участников похорон, для которых «самый факт смерти близкого знакомого вызывал <…> чувство радости, о том, что умер он, а не я» (26; 62), можно увидеть новую жизнь в физически мертвом Иване Ильиче. При этом важно то, что ни Петр Петрович, ни повествователь не дают оценку происходящему: герой в силу отсутствия способности к адекватному вос- приятию действительности, повествователь же в пространстве повести имеет вполне определенную функцию, состоящую в передаче событийного ряда и, в случае взаимопроникновения сознания рассказчика и героя, не- способного к анализу, раскрытии его психологии в виде безоценочного описания со стороны. Со второй главы повествование ведется лишь одним рассказчиком, со слов которого читатель узнает о том, что «Иван Ильич женился по обоим соображениям: он делал приятное для себя, приобретая (курсив наш.– М. Б .) 1 Тарасов А. Б. Гносеологические и онтологические основы религиозного учения Л. Н. Толстого // Во- просы философии.– 2001.– № 8.– С. 140.