ТОЛСТОВСКИЙ СБОРНИК 2008г.Ч1.

24 счастье, его жизнь, он сам – лучшее его самого себя, то, чего он искал и желал так долго, быстро-быстро близилось к нему» [Толстой 1934: 425]. Счастье, гармония в семейных отношениях возможны только при условии неразрывной связи между любящими людьми, их полном соединении: «Он понял, что она не только близка ему, но что он теперь не знает, где кончается она и начинается он. Он понял это по тому мучительному чувству раздвоения, которое он испытывал в эту минуту. Он оскорбился в первую минуту, но в ту же секунду он почувствовал, что он не может быть оскорблен ею, что она была он сам» [Толстой 1935: 50]. Такие представления коррелируют с народными, отраженными в паремическом фонде русской культуры: муж да жена – одна душа; жена да муж – змея да уж (т.е. одна порода, заодно); муж с женой, что мука с водой (сболтать сболтаешь, а разболтать не разболтаешь) и др. Итак, представления Левина о муже и жене как едином целом близки народным. Специфика культурного компонента концепта выявляется также в использовании национально маркированных наивных понятий. Так, описывая обычаи и жизненный уклад дворянского сословия второй половины XIX века, автор использует релевантное для русской и ряда других восточных культур (что подтверждает генетическую близость России к Востоку) наивное понятие сватовство: «Русский обычай сватовства считался чем-то безобразным, над ним смеялись…» [Толстой 1934: 49]. Культурная значимость данной единицы отражает национальную специфику концептуализации: это понятие не имеет эквивалентов в западной культуре. Культурный слой анализируемого концепта содержательно неоднороден. Субкультурный слой как его особый сегмент отражает в романе представления, культурные установки, стереотипы, характерные для следующих социальных групп: военные, представители разных поколений, убежденные холостяки и др. Для выявления специфики концептуализации рассмотрим особенности осмысления общих для культуры и субкультуры концептуальных аспектов. Так, номинация обманутый муж продуцирует коннотации ‘жалость’, ‘несчастье’: «Я имею несчастье, – начал Алексей Александрович, – быть обманутым мужем…» [Толстой 1934: 386-387]. Русская лингвокультурная общность относится к этому явлению с сочувствием и сожалением. Вронский, выражая стереотипы субкультурной группы военных и собственную идеологию, оценивает обманутого мужа как «жалкое существо, случайную и несколько комическую помеху его счастью» [там же: 436-437]. Единица обманутый муж, приобретая отрицательные коннотации пренебрежения, презрения, имеет отрицательную аранжировку. Таким образом, Вронский как представитель субкультурной группы народному стереотипу противопоставляет свой собственный стереотип, антистереотип.