ТОЛСТОВСКИЙ СБОРНИК 2003г. Ч.1.

XXIX Международные Толстовские чтения. Часть 1 на слушателей, автор предполагает наличие у читателя того же опыта. Если опыт есть, то он актуализируется, «разовьется» от одних намеков, без разъяснений [15]. Если же опыта переживания нет, то описания, как бы подробны они ни были, покажутся неправдоподобными и не тронут за живое. Потому так лапидарно, например, тютчевское стихот­ ворение 1864 г. «О, этот юг...». Оно рассчитано на тех, кто может пред­ ставить ощущение горя и ушедшего ослепительного счастья, а другим может показаться штамповым, почти бессмысленным. То есть по замыслу повесть «Альберр> можно сопоставить со стихотво­ рением. Недаром она, по мнению И. Эйгеса [16], генетически связана с единственным у Толстого стихотворением в прозе «Сон» (1857) [17]. Проводя параллель с живописью, заметим, что метод «Альберта» — это скорее не живописание, скажем, передвижников, а поэзия локальных цветов и контуров Гогена. Проблема (и вторая причина неудачи) состоя­ ла в том, что в ту эпоху публика еще не была готова к восприятию искусства такого типа, требовавшего большой свободы сотворчества. Тема личной свободы (о свободе народа, класса мы не говорим) вообще гораздо меньше волновала тогда читающую публику, нежели того требовала повесть. Толстой поднял вопрос, имеет ли право один человек посягать на свободу другого из добрых побркдений (первым заметил это Н. М. Мендельсон [18] ). Наученные опытом тоталитарных режимов и мировых войн, сегодняшние искусство, педагогика, философия, психо­ логия отвечают «нет». В то время такой вопрос казался неуместным. Н. Г. Чернышевский не поверил бы, что его мечты о массовом рае будут так напоминать антиутопии Замятина и Оруэлла. Делесов захотел сде­ лать Альберта счастливым вопреки воле музыканта. Он обеспечил его едой, жильем, одеждой, пытался отучить от водки и недоумевал, почему Альберт сбежал, да еще и с криками «Никто меня держать не может!»; «Не удалось? Хотели уморить меня. Нет!» (5, 47). В критике заметили только, что Альберт настолько деградировал, что «страдает от лишения водки» (О. Миллер, Р. Левенфельд [19] ). Известно, что отношение Тол­ стого к свободе было неоднозначным (в частности, это связано с его педагогическим опытом), и, как ни парадоксально, именно Оруэлл обвинил Толстого в склонности к принуждению во благо, к моральному принужде­ нию: «Толстой отрекся от богатства, славы и привилегий, он отверг насилие во всех его формах и был готов ради этого страдать, но трудно поверить, что он отрекся от принципа нринркдения — или хотя бы от желания прину­ дить других» [20]. Тем не менее в конце 50-х —начале 60-х годов. Толстой 46