ТОЛСТОВСКИЙ СБОРНИК 2003г. Ч.1.

Художественный мир А. Н. Толстого У нет своей воли, есть другая сила, двигающая им... не нынче, так завтра, так после завтра он все-таки погибнет. “Да, погибнет,— он иначе не понимал этого,—изменить своей молодой, любящей жене в деревне с бабой, на виду всех, разве это не была погибель, страшная погибель, после которой нельзя было жить больше?”» [15]. Евгений столкнулся с такой частью себя, о существовании которой он раньше не подозревал. Он очень дорожил представлением о себе как о благородном человеке, а теперь испытывал неблагородные, постыдные чувства, которые никакими способами не удавалось подавить. Это стало причиной глубокой внутренней трагедии, переживаний, в результате которых Иртенев совсем по-другому взглянул на свою прежнюю связь со Степанидой. «Да, вот и перервал, когда захотел,— говорил он себе,— Да, вот и для здоровья сошелся с чистой, здоровой женщиной! Нет, видно, нельзя так играть с ней. Я думал, что я ее взял, а она взяла меня, взяла и не пустила. Ведь я думал, что я свободен, а я не был свободен. Я обманывал себя, когда женился. Все было вздор, обман. ...Да, мне надо было жить с ней» [16]. Теперь, по представлению Иртенева, для него возможны две жиз­ ни: «одна та, которую я начал с Лизой: служба, хозяйство, ребенок, ува­ жение людей. Если эта жизнь, то надо, чтоб ее, Степаниды, не было. Надо услать ее, как я говорил, или уничтожить ее, чтоб ее не было. А другая жизнь — это тут же. Отнять ее у мужа, дать ему денег, забыть про стыд и позор и жить с ней. Но тогда надо, чтоб Лизы не было и Мими (ребенка). Нет, что же, ребенок не мешает, но чтоб Лизы не было, чтоб она уехала. Чтоб она узнала, прокляла и уехала. Узнала, что я променял ее на бабу, что я обманщик, подлец. Нет, это слишком ужасно! Этого нельзя» [17]. Эти чувства настолько не переносимы для Евгения, что, чтобы избавиться от них, он решается на убийство. Благородный по своей внутренней природе, действительно стре­ мящийся к честной, доброй жизни, желающий в своем именье «вос­ кресить общий дух жизни деда — все на широкую ногу, довольство всех вокруг и порядок и благоустройство», Евгений Иртенев оказы­ вается жертвой общественного стереотипа, по которому считается возможным физическая близость с женщиной без нравственных от­ ношений с ней. Сознание Ивана Ильича («Смерть Ивана Ильича») в юности так­ же было во власти общественного идеала: «... у него с самых молодых лет 35