ТОЛСТОВСКИЙ СБОРНИК 2003г. Ч.1.

В поэтике романа Г. Владимова (как и романа «Война и мир>) «рус­ ский мир> с первых же дней Великой Отечественной войны, несмотря на огромные, невозместимые потери, нашел-таки в себе силы на соборное единение перед лицом захватчиков. Гитлер «не расслышал», «пропустил мимо ушей» речь Сталина. «Этот азиат сказал самое простое, гениальное, безотказное: “Братья и сестры!..” , речь, после которой ему (Гитлеру,— Е. Ж.) противостояла рке не Совдепия с ее усилением и усилением клас­ совой борьбы, противостояла — Россия!» (3, 96). Заметим, что Сталин в поэтике романа — порождение сатанинских, антинародных сил — вы­ полняет миссию собирателя и вдохновителя «русского мира». «Поистине, Бог эту страну оставил, вся надежда на дьявола» (3, 218). «Русский мир» ожидал призыва к соборному единению, а дождавшись, наделил Сталина теми качествами, которых он не имел, а в его речи открыл такие смыслы, каких в ней не было: «Этой ночью, летя к фронту в пустом холодном брюхе бомбардировщика, генерал Кобрисов был под тем же гнетущим впечатлением. Рассеялось оно еще не скоро — когда он окунулся в свои военные дела и все более стал ощущать, что судьбы отечества меньше всего зависели от мягкой и твердой поступи вождя, а больше от душевного настроя свидетелей. Этот настрой заставляет иной раз видеть и слышать то, чего на самом деле и не было. 3-го июля, слушая по армейскому при­ емнику речь вождя, перебиваемую бульканьем воды в стакане, Кобрисов непостижимым образом различал и дрожь голоса, и сдерживаемые слезы, и стремление проникнуть в каждое, ответно устремленное сердце — все то, чего много позднее, увидя и услыша эту же речь в кинохронике, от­ нюдь не обнарркил; лишь неожиданное обращение “Братья и сестры!” отличало этот очередной, ну может бьггь, чуть более торопливый, доклад. Никакого обещания не было, ни удержанных слез, ни сдавленного дыха­ ния, одно сухое бубненье с акцентом. Это у него, Кобрисова, дрожало в ушах, это в нем клокотали слезы, это ему жаждалось поднести к пересох­ шим губам стакан. С идолом ничего подобного не происходило, в нем — ничего не дрогнуло. Он себе не дал труда вложить в свою речь даже толику волнения, пусть бы и актерства, не пытался войти в роль иную, чем раз и навсегда усвоил. Он знал заведомо, что его воспримут, как хочется ему и независимо от того, удастся ему или не удастся увлечь свою послушную аудиторию» (3, 299). Нетрудно найти в романе Г. Владимова целый ряд толстовских при­ емов, особенно в создании батальных сцен, о чем писал Лев Аннинский в своей вступительной статье к собранию сочинений писателя в четырех XXIX Международные Толстовские чтения. Часть 1 214