ТОЛСТОВСКИЙ СБОРНИК 2003г. Ч.1.

и его героев приводит иллюзия того, что жизнь отдельного человека и заключается только в нем самом, что в нем же содержатся и ответы на все вопросы. Оттого и не могут на краю пропасти у Толстого, как и у Адамовича, земля и небо расцвести красками, оттого и невозможен полет. Спасение же обнаруживается на пути «общих дел», который как раз и представляется Адамовичу иллюзией. Но итог — и у одиночества Толстого, и у одиночества Адамовича — общий: аргонавты вернулись сюда, «чтобы умереть, истерзанные, изму­ ченные», хотя «перед смертью... успели кое-что рассказать» (163). Но далее у Толстого — возможность спасения на пути «общности» (хотя и не всегда в его художественных произведениях это спасение несомнен­ но), а у Адамовича — смерть от одиночества, потому что толстовский путь для него иллюзорен и, следовательно, невозможен. Но иногда воз­ никает ощущение, что автор «Одиночества и свободы» остановился и замер на половине пути, целиком пройденного Толстым и так гениаль­ но отображенного в «Исповеди». Останавливаясь перед неизбежным феноменом смерти, Адамович, почти как Толстой, чувствует какую-то неявную ошибку, подвох, закравшийся в его рассуждение: смерть «ни­ как нельзя исключить из личной судьбы отдельного живого существа, и если мы бьемся тут будто головой о стену, значит, что-то неладно именно в нас!» (162 ). Эти слова звучат почти прямой реминисценцией из «Исповеди»: «В противуположность тому, что спокойная смерть, смерть без ужаса и отчаяния, есть самое редкое исключение в нашем круге, смерть неспокойная и нерадостная есть самое редкое исключение среди народа... < ...> Я вгляделся в жизнь прошедших и современных огромных масс людей. И я видел таких понявших смысл жизни, умеющих жить и умирать, не двух, трех, десять, а сотни, тысячи, миллионы» [3]. Тол­ стой если и не преодолел, то всю жизнь стремился преодолеть смерть, а русская эмигрантская литература остановилась, по словам Адамовича, на пути «размолвки с жизнью». Быть может, пугала ее другая крайность — порочное «всемство», понятие, так кстати заимствованное у Достоевско­ го. Это «всемство» как бы явилось утрированным толстовским «вместе», стало его изнаночной стороной, пародией на него, нелепым воплощени­ ем «русской давней мечты о всеобщем благополучии и сытости» (166). «Всемство», по Адамовичу,— это путь современной ему советской лите­ ратуры, тот путь, который завел в тупик. Окончившийся XX век так и не решил, возможно ли возвращение к истинно толстовскому «началу общ­ ности». Этот вопрос принадлежит к числу безответных, но, как пишет XXIX Международные Толстовские чтения. Часть 1 206