ТОЛСТОВСКИЙ СБОРНИК 2003г. Ч.1.

автора книги, смог предвидеть те жестокие перемены, которые принес с собой XX век. Более того, рождение этого гения в XIX столетии пред­ ставляется Адамовичу ужасной ошибкой истории: «Такого человека, как Достоевский, она вылепила, создала, выпустила на семьдесят — восемьде­ сят лет раньше, чем следовало бы. Никто не откликнулся бы на то, что принес с собой двадцатый век, как сделал бы он! Поистине, камни возо- пияли бы, небо содрогнулось бы от тех огненных страниц, которые жи­ вут теперь лишь в нашем больном воображении...» (14). Действительно, из всех значимых фигур русского зарубежья, рас­ смотренных Г. Адамовичем, только двое — «с Толстым»: Бунин — осно­ вательно, и духовно, и художественно, и Куприн — только стилистичес­ ки. Все остальные отталкиваются от полюса Толстого, для них сферой притяжения является Достоевский и иногда Гоголь. Не в этой ли глубин­ ной связи Бунина и Толстого усматривает Адамович уникальность фено­ мена Бунина? Чеховское «вот умрет Толстой, все пойдет к черту!» он без колебаний относит к Бунину. Но со смертью этого художника «к черту пойдет» не только литература, «а все то, чем она питается, движется, вдохновляется, все то, что она выражает и отражает» (45 ). Толстой и вслед за ним Бунин — те источники, которые питают саму литературу. И нельзя не согласиться с Г. Адамовичем, усмотревшим в их творчестве ту духовную гармонию, которая как бы отражает «некий высший поря­ док и строй», но которая уже утрачена послереволюционной литерату­ рой — и эмигрантской, и советской,— и, как показало время, безвозврат­ но. В мире Толстого и Бунина все держится на своих местах: «солнце есть солнце, любовь есть любовь, добро есть добро» (46 ); они представи­ тели классической эпохи, хранящей благодатное равновесие. Мысль ухо­ дит в самую глубину их созданий, не задерживается на поверхности, как это, с точки зрения Адамовича, случается у писателей склада Лермонтова и Достоевского. Так постепенно обнажается мысль автора о двух путях литературного развития —«пушкинско-толстовском», если воспользоваться выражением самого Адамовича, и «лермонтовско-достоевском», если со­ здать этот термин по аналогии с первым. У Пушкина и Толстого «концы спрятаны в воду, все закруглено, нет повода к дальнейшим... читательским рассуждениям»; «у Достоевского или у Лермонтова — хотя у Лермонтова далеко не столь заметно _ мысли и сами мотивы творчества лежат на его поверхности, у них чуть ли не на каждой странице есть за что зацепиться, что продолжить, на что непосредственно ответить» (48). Художник «пушкинско-толстовского» XXIX Международные Толстовские чтения. Часть 1 202