ТОЛСТОВСКИЙ СБОРНИК 2003г. Ч.1.

н ауч и лся» (44 ); Алданов Толстого «считает своим учителем», но «кое в чем ближе к Достоевскому, чем к Толстому» (78 ); Ремизов с Достоев­ ским «кровно, неразрывно связан» (9 3 ); Шестову тоже ближе Достоев­ ск и й , поскольку у него “ не приходится отделять существенное от второ­ степенного, призрачное от подлинного, как заставляет его это делать Толстой» (142). Для Тэффи Достоевский является полюсом одновремен­ но и притяжения, и отталкивания. Бунин же, по Адамовичу, безусловно, следует дорогой Толстого: «...для художника бунинского склада —в замыслах Достоевского слабая убедитель­ ность... <•••> Есличеловек слушает только самого себя, мало ли что может ему послышаться? Эго как бы вечный упрек Толстого Достоевскому, и в распре этой Бунин полностью на стороне Толстого» (55). Куприн по стилю ближе к Толстому, «чем кто-либо из писателей его поколения». У поэтов-эмигрантов (3. Гиппиус, В. Иванова, Б. Поплавского) свое движение, поэтическое, и своя точка отсчета. Имена Толстого и Достоевско­ го в очерках, посвященных им, не звучат, но зачастую присутствуют «за кадром». Над дневниковыми записями Поплавского как будто вита­ ют мысли и чувства гениального художника. Вот знаменитый мотив тол­ стовской «остановкижизни», но выраженный Поплавским: «Жизнь бук­ вально остановилась. Сижу на диване и ни с места, тоска такая, что снова нужно будет лечь, часами бороться за жизнь, среди астральных снов. Все сейчас невозможно, ни роман, ни даже чтение. Глубокий, основной протест всего существа: куда ты меня завел? Лучше умереть» (150). Из разрозненных очерков складывается довольно цельная и строй­ ная картина, даже не картина, а концепция, концепция сущего и долж­ ного, где сущее — осознанное автором развитие современной ему эмиг­ рантской литературы, а попутно, в штрихах намеченное,— и советской; а должное — узнанное, однако не воплощенное в XX веке, гениально обо­ значенное, каждым по-своему, Толстым и Достоевским. Закономерно возникает вопрос-предположение: не эти ли две фигуры, возможно даже независимо от юли Адамовича, явились объединяющим началом прежде Разрозненных статей? Не они ли стали тем стержнем, на который один за другим нанизывались написанные в разное время очерки «Одиноче­ ства и свободы»? Сам автор книги благоговеет перед Л. Толстым. Для него эта фигу­ ра, безусловно, великая, являющая собой исключение во всем. На высоте, °т Которой дух захватывает, Толстой у Адамовича один —рядом не нахо- ДИТся места даже Достоевскому. Хотя именно последний, следуя логике ____________________Л. Н. Толстой и русская культура 201