ТОЛСТОВСКИЙ СБОРНИК 2003г. Ч.1.

Л. Н. Толстой и русская культура 1 тихим семейным счастьем, которое лишь и может ей дать искренне лю­ бящий муж, увлекается светской жизнью и сталкивается со светским львом, покорителем женских сердец. Добродетельный супруг предостав­ ляет жене «перевоспитать себя» путем разочарований и ошибок. Все заканчивается «изображением примирения супругов и картиной ти­ хого счастия, которого раньше героиня не умела ценить» [6]. Вообще сюжет о Юлии (видимо, также под воздействием романа Руссо) был необычайно популярен в «массовой» литературе тех лет, причем актуаль­ ная для сентиментализма идея «автономности чувствительного сердца», проблема чувства и общественных установлений упрощалась, схематизи­ ровалась, теряла глубину, превращалась в самопародию. Так, в повести «Юлия», переведенной с французского князем Шаликовым, говорится о том, что супруг героини, выбранный родителями, был человек весьма обыкновенный, что Юлия была слишком молода, что «хотя любовь не участвовала в союзе их, однако ж начало его было довольно ласкатель­ но... < ...> Юлия, казалось, живет и дышит своим супругом». Затем следу­ ет знакомство с молодым человеком «пленительной наружности», увлече­ ние им. «...Когда Юлия оставалась одна, то винила себя в неблагоразумии и упрекала в поступке, который она сделала... Ты должна любить м рка — вот твой закон; нарушить его есть преступление. Но какое это преступле­ ние? Не одна ли только свободная воля делает виновными? А я... Я могу ли удержать влечение моего сердца? Могу ли его принудить нена­ видеть тот предмет, который умел пленить его? — Естьли я против воли моей предаюсь сим сладким движениям души моей —то где же преступ­ ление мое?.. Пусть дадут мне другие законы — законы, которые были бы согласны с Природою, и я вовеки их не нарушу». «Когда разум говорил: убегай этого молодого человека ; то страсть кричала: убегать этого молодого человека, значит изменить самой себе... Нет ничего ркаснее, как сражение между разумом и страстью... Последняя почти всегда бывает победительницею». Несомненно, здесь слышатся отголоски руссоистских идей. Но ха­ рактерный для сентименталистской прозы курсив обозначает дистанцию между точкой зрения автора и сркдениями его героев. И в этом простран- стве легко размещается ирония, становящаяся осркдением в открытом ■тексте: «Они начали разговор признанием необходимости любить; разли­ чали потом роды любви, любовь для чувственности оставляли зверям; лю­ бовь для чувственности и чувствительности — супругам; одну чувствитель­ ность — любовникам. Из сих правил... они выводили тысячу следствий, 181